Под сенью исполинов - стр. 53
Открылась переборка в камбуз, вошёл Майкл Бёрд. В руках он держал оставшуюся после завтрака пластиковую посуду, которая и испачкаться-то толком не испачкалась.
– Вон туда, пожалуйста, – указала ему нужное место Виктория. Майкл прошёл, поставил использованные тарелки и стаканы из-под воды, но уходить не спешил.
– А вы, кажется, австрийка?..
– Да… – кивнула Вика. – Надо же! А как вы узнали?
– Ты только говоришь по-русски, – Рената постаралась сказать так, чтобы шутка вышла очевидной. – Но думаешь по-прежнему по-немецки.
– Как?! А разве не только ты можешь?!. Подожди-ка…
– Успокойся, Вик, я пошутила, – вынужденно пояснила Рената, – И я не могу так вот просто слушать мысли, это байки. Ни один психосервер не может. А товарищ Бёрд, – она свернула глазами, с ног до головы оглядывая американца, – вообще не имеет в голове лишнего груза. Я имею в виду Ординатор, естественно.
И продолжила мять и давить неподатливое тесто. Только вот то ли оно стало туже, то ли Рената выплеснула накопившееся… Опять навалилось сожаление за сказанную колкость. Где её манеры? Нельзя ж так вести себя с представителем другой страны! Нельзя, даже если ну очень хочется. Даже если представитель этот – янки.
– Прошу извинить меня, Майкл…
– Да ничего! Я привык. Я же – страшный американец. Тот самый жуткий тип из-за океана с татуировкой дяди Сэма на плече и звёздно-полосатым флагом за пазухой. Это всё самое обычное дело, капитан Неясова. Можете не тратиться на извинения.
Вот теперь ей сделалось по-настоящему стыдно. Она перестала мять тесто, собралась с мыслями и обернулась. Вика всё это время, оказалось, смотрела на неё. Внезапно Рената ощутила себя чужой в этом отсеке. На то не имелось явных причин, да и неявных тоже – ни взгляд, ни движения, ни мимика американца и австрийки не давали ни малейшего повода. Неужели и вправду порой можно было ощутить эмоции других космопроходцев?..
– Вы меня тоже извините, Рената Дамировна… Я не должен был говорить этого, – укорил себя Майкл и сел на раскладной стул.
– Так и начинаются войны… – Виктория посмотрела то на одного, то на другого.
– Нет. Так они заканчиваются…
Сколько длилось молчание, сказать сложно. Камбуз челнока на далёкой планете внезапно стал отражением сути потрясшей Землю трагедии: друг напротив друга стояли представители разных цивилизаций, почти не обременявших себя взаимопониманием, а между ними – третья сторона, не пожелавшая на этот раз поддерживать кого-то и вступать в самоубийственное противостояние.
– Я помню конец войны… – вдруг заговорила Грау, – Это было двадцать девятого апреля… Сети тогда у нас уже не было, кругом говорило радио, как в фильмах про далёкую страшную Вторую Мировую… По радио сообщили, что война окончена. Мой сосед Демис, грек по национальности, помню, плакал тогда, бегая по вывороченным наизнанку улицам Граца, и, размахивая руками, кричал: «Пасха! Пасха!». Двадцать девятого апреля две тысячи сорок шестого года была православная Пасха… Мне тогда только исполнилось десять лет, – Виктория помолчала совсем недолго, после чего спросила, достаточно неожиданно, – Майкл, а у вас есть дети?