Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922 - стр. 65
Узнал я об этом во время своего первого призыва в декабре 1918 года. Сидя на станции уездного города в ожидании поезда, я заметил в толпе солдата, одетого аккуратнее других, с каким-то красным эмалевым значком на груди. Остановил его и спрашиваю, что обозначает этот знак.
Он мне объяснил, что он батальонный комиссар, и на мой вопрос о комитетах рассказал вышеприведенное.
Комиссаров в каждом полку пять: два при полковом командире и по одному в каждом батальоне. Назначение их – политический контроль над командным составом, состоящим большей частью из бывших офицеров. Такие же комиссары существуют во всех штабах. Корпус комиссаров комплектуется надежными партийными работниками, известными своей революционной деятельностью, или такими людьми, за которых поручился кто-либо из главарей революции. В большинстве случаев это не военные люди, а из рабочих или же просто люди, что называется, с ветра. Значительная часть их евреи. Знакомец мой был не еврей, а рабочий с фабрики Рябушинского.
Внешний вид солдат Красной армии довольно приличный. Во всяком случае, не видно теперь обычного типа солдата Временного правительства: расстегнутая шинель, фуражка на затылке и неизменная папироска в зубах. Теперь все чисто и опрятно одеты, даже, можно сказать, подтянуты, несмотря на то что отдание чести при мне еще не существовало.
Что касается духа этой армии, то, судя по тому, что мне пришлось самому наблюдать и слышать от многих, дело обстоит совершенно иначе.
Революционного энтузиазма, подобного тому, который помогал полуодетым, голодным и малообученным солдатам Великой французской революции побеждать испытанные в боях австрийские и прусские войска, конечно, нет и помина. Да откуда же ему и взяться, когда почти вся крестьянская масса, составляющая большую часть контингента Красной армии, только спит и видит, «когда настанет конец этой власти». Когда я был призван первый раз, то некоторые из соседних крестьян, конечно, наедине, говорили мне:
– Барин, идите к нам на службу. Возьмите себе под команду наших парней да обратите их против этой власти. Просто невмочь дольше терпеть.
А вот второй случай во время моего последнего призыва. Иду я с вокзала железной дороги на сборный пункт. Со мной идут одновременно призванные парни в возрасте от 24 до 28 лет. Кое-кто из них, видя мою седую бороду, предлагает понести мешок или помочь чем-либо другим. Наконец остаются при мне двое-трое.
– Ах, барин, – говорит один из них, – уж так неохота идти на службу к этой власти, что и сказать не могу. То ли дело позвали бы свергать ее, так с удовольствием пошел бы. Ну да все равно: пошлют меня на фронт – так сейчас же обернусь против них.