Почтовая станция - стр. 14

— И чтобы это могло значить? — я постучала конвертом по столу, но открыть не решилась, подожду смотрителя пусть расскажет что с ними делать.

Пойду в деревню надо карту прикупить, а то не понимаю кому все эти письма? Да и на тот случай, если кто еще заблудится могла помочь. И чует мое сердце теперь мне почту разносить придется, так что надо знакомиться с местностью.

— Лаврей Асимович, а что это за письма такие ни получателя, ни отправителя? — стоило двери открыться тут же задала волнующий меня вопрос, еще и письмами помахала.

Смотритель замер в дверях, нахмурился, махнул рукой и пошел к низкой лавке у стены, на ней стояло ведро с вкуснейшей водой. Старик щедро зачерпнул деревянным ковшом воду и жадно пил. Я ждала. Наконец напившись, кинул:

— Выкинь.

— Да как это выкинь? Это же письма, значит, надо доставить адресату, вдруг что важное.

— Откедова ты такая взялася? — смотритель ухмыльнулся, вытер рукавом рот. — Вроде ж деревенская.

— А при чем тут это? — становилось обидно, в конце концов, выросла я далеко от этих мест. Деревенские традиции отличаются в зависимости от района. И ведь понимаю, что нет ничего страшного в том, что чего-то не знаю, а все равно неприятно. На мгновение захотелось махнуть рукой и заняться другими делами, но любопытство пока побеждало.

— Притом что это письма Великой Матери. Неужто маленькой не писала?

— Почему? Писала, только мы в храм относили, а там большая корзина для них стояла. Но у нас больше ленты на ветви в лесу повязывали.

— И как, сбывалось? Ответы приходили? — старик не скрывал издевки.

— Нет, — на сердце стало тоскливо, всплыла детская обида на Великую Матерь. Я тогда трижды в день письма-записки относила в храм, чтобы родители вернулись живыми. В лес бегала ленты повязывала на дубах (мама целительницей была, а это дерево им благоволит) и на рябины (отец воин, это его дерево). Не помогло. Погибли родители, оставили сироткой.

— Потому и выбрось.

— Нельзя же выбрасывать предназначенное Великой Матери, — я прижала письма к груди. — Грех такой на душу брать.

— Да какой там грех? — смотритель поморщился, перекинул ногу через лавку у стола. — Мой дядька так делал, я всю жизнь так делаю и ничего. Нет наказания. А был бы грех, наказали.

— Ну-у не всегда же наказание идет следом.

Выходит, смотритель и вырос здесь, а станция как бы по наследству перешла.

— Мне ужо семьдесят годков и что-то никак не дойдет до меня очередь. Ладно, — смотритель хлопнул ладонью о стол. Взял верхнее письмо с ближайшей к нему кучки. — Вот пойдешь в Куцики. Сразу направо свернешь, а там по тропинке минут за тридцать доберешься.