Почти все о женщинах и немного о дельфинах (сборник) - стр. 23
В транзитной зоне тбилисского аэропорта было пустынно и холодно – отопления, ввиду южного климата, видимо, не полагалось, а между тем, из щелей в рамах здорово дуло. Я нацепил на себя все, что привез в походной сумке, и начал устраивать лежбище подальше от окон и дверей, но тут неожиданно ожил айфон. Мелодией из любимого «Кин-дза-дзы» он сообщил мне про эсэмэску от Оли-Оленьки.
«Григорий Ильич, вы прилетели? Я вас потеряла, вы где?» – писала она.
«Сижу на полу и очень мерзну».
«Как? Почему?»
«Милая Оленька, меня не пустили».
«За что?»
И дальше мы смешно общались: я ей описал свою борьбу с пограничниками, а она эсэмэской обругала Егора, который засунул ее на бакинский рейс.
«Видимо, боялся, что я вас умыкну».
«А вы не собирались?»
Пока я смеялся, она написала, что в Баку была нелетная погода, но она очень рада, что мы встретились в Москве, потому что она меня…
И в этот момент вдруг звякнуло какое-то железо в трубке, возник мужской голос, который равнодушно сообщил по-грузински:
– Абонент недоступен, перезвоните позже.
Я снова потерял ее.
Только удивился, что так расстроился из-за этого, как меня начали депортировать. Грузинские фуражки за это время, видимо, разузнали и про меня, и про Акакия, и про похороны: Тбилиси – город не самый большой, у них там все или родственники, или живут на соседней улице – поэтому лица погранцов приобрели наконец обычное для грузин приветливое выражение. Они очень сокрушались, что так все неловко вышло, и сожалели, что не могут ничего изменить – этим нынешние парни очень отличались от наших, советских грузин – те могли все и всегда.
Самолет поднялся в воздух, когда уже стемнело. Над храмом Святого Давида и горой Мтацминда уже взошла изрытая оспинами кратеров, плоская, как блин, и совсем близкая луна. Город будто и не терял своего Акакия, как ни в чем не бывало, беззаботно искрился россыпями веселых огней, а потом даже начал выбрасывать в небо сверкающие разрывы разноцветных фейерверков.
– Нельзя на них сердиться – сегодня же день независимости. Мертвое – мертвым, а живое – живым. – Акакий сидел рядом на соседнем кресле и тоже смотрел в иллюминатор.
– Ака, ты как здесь очутился?
– Гриш, ты хоть и спишь, но соображать-то нужно.
– Ну и кто ты тогда?
– Дух, Гриша. Обычный, нормальный дух.
– Ты со мной попрощаться пришел?
Ака промолчал.
– Хочешь сказать, что скоро встретимся?
– Хочу сказать, что смерть, она старая и слепая – может и мимо пройти.
– А как там?
– Пока не знаю. Я ведь еще здесь. Туда долго идти.
– Ты со мной до Москвы?
– Не могу, мне из Грузии нельзя исчезать.