Почти родственники - стр. 35

Поэтому сделали хитрее.

Стали награждать за творчество в целом. Хотя поначалу указывали, за какую именно книгу. Но Томас Манн сказал: «Меня формально наградили за „Будденброков“, но без „Волшебной горы“ я бы фиг что получил».

Стали награждать уже известных, уже великих писателей. Голсуорси, Гамсун, Киплинг, Бергсон и без Нобелевки были в полнейшем порядке.

Но таким образом менее известные лауреаты попадали в престижный клуб.

Это стало очень притягательно.

Далее. Нобелевская премия стала претендовать на планетарный охват. Тут тебе индийцы, китайцы, японцы, русские, греки, африканцы.

Далее стали награждаться не только писатели-реалисты, но и всякие авангардисты.

Далее – консерваторы, социалисты, атеисты, богоискатели…

То есть вся литература. В региональном, стилевом и идейно-политическом смысле.

Появились балансы. Появилась понятная очередность. За строгим моралистом-южноафриканцем последовала разнузданная левачка-австриячка, далее – британский классик абсурда, потом – орнаментальный турок. А до них – китаец, тринидадец, венгр.

Молодцы, в общем.

Конечно, свою роль играет денежное содержание. Все-таки самая большая премия в мире. Это важно.

Но самое главное – название.

У Альфреда Нобеля была очень удачная фамилия.

Nobel по-немецки – благородный. Не только в сословном, но и в самом широком, в самом лучшем смысле слова. Точно так же это воспринимается англичанами, французами, испанцами, итальянцами. Ноубл. Нобль. Нобле. Нобиле. И в русском языке есть слово «нобилитет» – историческое обозначение аристократии.

Нобелевская премия – благородная премия.

Если бы фамилия основателя премии была Хансен – ничего бы не вышло.

Хансеновская премия – даже смешно.

Случайно услышал разговор – очень дачный.

Один старик говорит другому:

– А я со второго этажа вниз перебрался. Навсегда. То есть иногда забираюсь, конечно. Но спать не ложусь. Теперь внизу живу.

– Что так? Ноги болят?

– Не только. Боюсь, помру наверху. Как они меня вниз стаскивать будут? Лесенка у нас узкая, носилки не развернешь. В охапке, что ли? Фу! – (Морщится, как будто сам вынужден на руках тащить покойника вниз по лестнице.)

Второй старик смеется:

– Это уж не твои проблемы!

– Какой он ласковый был, – сказала Таня Сафонова, глядя в потолок.

На потолке по косому квадрату света плясали темные полосы: голые ветки обмахивали яркий фонарь; Сафоновы жили на третьем этаже; было четыре часа ночи; из колонии написали, что заключенный Сафонов Кирилл скончался в тюремной больнице номер такой-то.