Почему я не христианин (сборник) - стр. 34
Итак, как представляется, три человеческих стремления, воплощенные в религии, – это страх, тщеславие и ненависть. Можно сказать, что цель религии в том и заключается, чтобы, направляя эти страсти по определенным каналам, придать им вид благопристойности. Поскольку именно эти страсти в общем и целом служат источником человеческих страданий, религия является силой зла, ибо позволяет людям безудержно им предаваться. Если бы не религия, люди могли бы, хотя бы в известной степени, их обуздывать.
В этом пункте я могу представить себе возражение, которое едва ли будет выдвинуто большинством правоверных христиан, но тем не менее заслуживает внимательного разбора. Нам могут сказать, что ненависть и страх являются неотъемлемыми чертами человека, люди всегда испытывали эти чувства и всегда будут их испытывать. Самое большее, что можно сделать с ненавистью и страхом, – это направить их по определенным каналам, где они оказываются менее пагубными. Христианский богослов мог бы заявить, что отношение церкви к ненависти и страху подобно отношению к осуждаемому ею половому импульсу. Она пытается обезвредить похоть, ограничив ее рамками брака. Словом, нам могут возразить, что раз уж ненависть – неизбежный удел человека, то лучше направить ее против тех, кто действительно опасен, и именно это и делает церковь с помощью концепции праведности.
На это утверждение можно ответить двояко, причем один ответ является сравнительно поверхностным, а другой доходит до самой сути. Поверхностный ответ сводится к тому, что церковная концепция праведности – не лучшая из возможных; фундаментальный же ответ состоит в том, что при наших нынешних познаниях в области психологии и при нынешних технологиях ненависть и страх могут быть устранены из человеческой жизни как таковые.
Начнем с первого ответа. Церковная концепция праведности нежелательна в социальном отношении по многим причинам – прежде всего и главным образом из-за того, что она принижает разум и науку. Изъян этот унаследован от евангелий. Христос велит, чтобы мы стали как малые дети, но малые дети не могут постигнуть дифференциального исчисления, принципов денежного обращения или современных методов борьбы с болезнями. По мнению церкви, приобретение таких познаний не входит в наши обязанности. Да, церковь больше не утверждает, что знание само по себе греховно, как утверждала в эпоху своего расцвета, но приобретение знаний является делом пусть не греховным, но все же опасным, ибо может привести к гордыне разума, а значит, к оспариванию христианской догмы. Возьмем, например, двух людей, из которых один искоренил желтую лихорадку на территории огромного региона в тропиках, но во время своих подвигов имел случайные связи с женщинами; другой же был ленив и бездеятелен, производил на свет по ребенку в год, пока его жена не умерла от истощения, и столь дурно заботился о своих детях, что половина из них умерла, зато он никогда не имел недозволенных половых связей. Всякий добрый христианин обязан считать, что второй из этих людей добродетельнее первого. Разумеется, такая позиция является суеверием и совершенно противна разуму. Но все же в чем-то этот абсурд неотвратим – пока избежание греха считается важнее конкретных заслуг, пока отрицается важность знаний для реальной жизни.