Поцелуй черной вдовы - стр. 32
– Ну а ты, – Бёрбедж поглядел на Шекспира, – ты тоже актер?
– Отчасти, сэр... да.
– Отчасти? И что это значит, облобызай меня Мельпомена?
Мужчина так громыхнул своим баритоном, что Уильям враз стушевался, и Соланж, уже знавшая, как ему нелегко говорить о писательстве, отозвалась за друга:
– Он пишет, сэр. И довольно неплохо!
– Пишет? Что именно?
– Пьесы, сэр, – подал голос Шекспир. – И я был бы счастлив, пожелай вы их посмотреть.
Бёрбедж, актер даже вне сцены, возвел очи горе и вскинул руки, потрясая ими над головой.
– Святой Дионис, сейчас каждый второй мнит себя драматургом, и преталантливым. Кто твой отец? – выстрелил он, казалось бы, не относящимся к делу вопросом.
– Перчаточник, сэр.
Бёрбедж схватился за голову.
– И прибыл ты из...
– … Стратфорда-на-Эйвоне, сэр.
– То есть из кучи навоза, в которой какой-то червяк возомнил себя драматургом?
– Сэр... – Шекспир так решительно побледнел, что Соланж испугалась за его самочувствие.
– Сэр, пожалуйста, дайте шанс моему другу проявить себя, – взмолилась она. – Вот увидите, он еще удивит вас!
– Вот уж вряд ли, – промычал Бёрбедж, но как будто смягчился. Будучи по природе чересчур экспрессивным, он легко отходил, и в целом человеком был добрым. – Ну да ладно, посмотрим, что из себя представляет сын перчаточника. Тебе дадут роль...
– А мои пьесы, сэр?
Бёрбидж, уже развернувшийся, чтобы уйти, вдруг положил руку Уильяму на плечо и серьезно сказал:
– Без обид, парень, но, если ты не Кристофер Марло, нам не о чем говорить. Мне нужно что-то по-настоящему дельное, понимаешь, а не писульки сына перчаточника... – И снова взревел, отыскав глазами Соланж: – Немедленно сделай что-нибудь с этим запахом, иначе и на глаза мне более не показывайся! Усёк?
Соланж закивала, не до конца понимая, зачем подписалась на нечто подобное – наверное, из природного тяготения к саморазрушению – но уже через десять минут она жгла можжевельник за партером театра, где зрители – будь им неладно! – устроили отхожее место. Вонь сшибала здесь с ног, но хотя бы на время запах горящего можжевельника заглушал его...
Когда она снова вернулась в театр, Шекспир в числе нескольких актеров из труппы сидел на сцене, свесив вниз ноги. Они разговаривали, смеялись и казались давно подружившимися... Ну да, пока она занималась грязной работой, кто-то налаживал дружеское общение. Все как обычно!
– А, Роберт, иди к нам. Ты закончил? – Шекспир помахал ей рукой.
– Почти. Где я мог бы умыться? – спросила она, глядя на Ричарда Бёрбеджа.
Тот улыбнулся. Знал, что в этом его главная сила: жизнерадостный и открытый, он излучал неприкрытое обаяние.