Победитель - стр. 37

– Хижина ужасов, – повторяет он.

– Да.

– Преступник так и не был схвачен.

Не знаю, ПТ спрашивает или просто констатирует то, что мы оба знаем. В любом случае его слова повисают в воздухе. Молчание затягивается.

– Или преступники, – добавляет ПТ. – Странно, не правда ли? Похищали ее двое, а в плену держал один.

– Один насиловал ее, – поправляю его я. – Так она считает.

Снаружи слышится шум взлетающего самолета.

– Вероятнее всего… – начинает ПТ и тут же осекается.

Он поднимает голову к потолку салона. Мне кажется, что его глаза влажно блестят.

– Вероятнее всего, – повторяет он, – барахольщик был кем-то из тех двоих.

– Вероятнее всего, – соглашаюсь я.

ПТ закрывает глаза и снова трет лицо, теперь уже обеими руками.

– Рассказанное мной что-то проясняет? – спрашиваю я; он опять трет лицо. – ПТ?

– Нет, Вин, ни черта это не проясняет.

– Но вы ведь знаете, кем был барахольщик?

– Да. Потому-то я и вернулся. Я не имею права стоять в стороне от этого дела.

– Вы ведь говорите не о Хижине ужасов?

– Нет. – ПТ подается вперед. – Но этого барахольщика я разыскивал почти пятьдесят лет.

– То, о чем я тебе расскажу, строго конфиденциально, – почесывая подбородок, говорит ПТ.

Это заявление меня раздражает. ПТ знает: такие предупреждения излишни и оскорбительны.

– Хорошо, – отвечаю я.

– Ты не должен никому рассказывать.

– Естественно. – Я слышу раздражение в голосе. – Это уже предполагалось, что явствует из слов «строго конфиденциально».

– Никому, – повторяет он и добавляет: – Даже Майрону.

– Нет, – говорю я.

– Что нет?

– Майрону я рассказываю все.

Он пристально смотрит на меня. Обычно ПТ невозмутим, как шкаф с документами. Попросите Сири показать вам образец невозмутимости, и у вас на экране появится фотография ПТ. Но сегодня, на борту «Гольфстрима G700», от него исходят волны возбуждения.

Я откидываюсь на спинку кресла, скрещиваю ноги и двумя руками показываю готовность слушать. ПТ открывает портфель, стоящий у него сбоку, достает конверт из плотной бумаги и протягивает мне. Пока я открываю конверт и вынимаю фотографию, он смотрит в окно.

– Думаю, тебе знаком этот снимок.

Знаком. Вы бы тоже его узнали. Передо мной одна из культовых фотографий, олицетворяющих шестидесятые годы прошлого века с их антивоенными демонстрациями, проповедуемой хиппи «властью цветов», борьбой за права женщин и гражданские права и расцветом контркультуры. Возможно, я ошибаюсь, и речь идет о самом начале семидесятых. Откуда мне помнить? Этот снимок – один из документов той эпохи; такой же, как снимки с процесса «Чикагской семерки»