По воле случая - стр. 38
— Почему ты у них не остаёшься, когда Хрисандра тебя прогоняет?
Ян хохотнул, потом осекся и вопросительно глянул на меня:
— Ты в своем уме-то? Чтоб взрослый мужик у мамкиной юбки терся? Да меня женушка не то что на несколько дней прогонит, она меня тогда и вовсе никогда на порог не пустит. Так еще по соседям растреплет, что я от нее к матери сбежал.
— А так она будет уверена, что ты от нее к другой женщине сбежал, — хмыкнула я.
— Это даже романтично, — Ян мечтательно заулыбался. — Ничего, чувство ревности еще никому не вредило, только помогало. Любовь-то в браке остывает, как огонь под дождем, и чтоб она совсем не исчезла, в нее нужно маслица подливать.
— Вот из меня это маслице твоя жена и сделает.
— Ты не подумай, супруженька моя, баба, конечно, боевая, но зла никому не причинит. Мы с ней поговорим, обсудим все, и она поймет. В конце концов, сама ведь меня прогнала! Где я должен был жить? А деньги в семью принесу, она меня и простит.
— Я не могу заплатить, — взволнованно сказала я.
— Так с тебя никто и не требует! У меня заначка есть, из нее и возьму. Мол, за работу ты мне заплатила.
— Какой тебе толк от того, что ты мне помогаешь, Ян? Если только потому, чтобы было где ночевать, то ты слишком много для нас с Майей сделал.
Ян на время замолчал. Усердно рвал траву граблями, скидывал ее в кучу и снова рвал.
— Я помру скоро, Арьюшка. Старый уже, не смотри, что молодо выгляжу. Каких-то десять-пятнадцать лет, и все, никто обо мне и не вспомнит. Жил Ян, не стало Яна. Думаешь, хоть кто-то обо мне будет помнить? Как бы не так. Ничего полезного и выдающегося я в своей жизни не сделал. Молодость всю пил, гулял, женился, а потом меня мамка на работу пристроила, и стал я лесником. Отец научил меня мебель делать. Пить я бросил, Хрисандра с тех пор души во мне не чает.
Ян заулыбался, но улыбка вскоре сползла с его лица.
— Боюсь я, Арья. Страшно до жути, что помру, а от меня останется только вон, стеллаж в твоем торговом зале. А добрые дела вечные, понимаешь? Я вот одному помогу, второму, третьему, они меня хоть добрым словом помянут. Ты поди тоже вспомнишь однажды. На могилку придешь, поговоришь со мной. Я ведь все буду слышать, только ответить не смогу.
— Так ты хлеб из дома утащил, чтобы та женщина вспомнила о тебе, когда ты умрешь? — непонимающе спросила я. — А в огороде моем возишься, чтобы я к тебе на могилку пришла?
— Все так, Арьюшка, все так. Дед мой помер когда, только я к нему ходил. Дети его, родители мои, забыли его быстро. Раз в год сходят, сорняки вырвут, и снова на год забудут. А в поселке о нем и вовсе ничего хорошего не говорят. Все потому, что человеком он был злым, редкостным гаденышем. Не смотри на меня так, любил я его, семья всё ж, как никак. Но слова доброго о нем ты не услышишь ни от кого. Я не хочу, чтобы после моей смерти меня помоями поливали, и стараюсь нести доброту в мир. Ее в нём так мало.