По ту сторону - стр. 29

Ещё в труппе работала пара – близнецы брат и сестра Станко и Стелла, канатоходцы. Подростки лет пятнадцати, небольшого роста, тоненькие, как тростинки. Они такие трюки выделывали на верхотуре – у меня сердце обрывалось.

Мне тоже нашлась работа: не бог весть какая сложная, но опасная; если б не отчаянное положение – в жизни бы не подписалась на такую.

Сначала выдали сценический костюм: штаны, наполовину ярко-красные, наполовину ядовито-зелёные, и такой же окраски рубаху, только цвета на ней «поменялись» местами. На голову дали надеть светлый с мелкими кудряшками парик, а лицо приказали вымазать мелом. Как такое чучело выглядело со стороны, я не знала, да и знать не хотела – пусть, лишь бы зрители веселились, глядя на «дурака».

Собственно работа заключалась в следующем. Я выходила и становилась в центре сценической площадки. Зуко клал мне на голову яблоко, отходил на семь шагов и сбивал плод щелчком кнута. Такой вот «цыганский вариант» известной сценки с Вильгельмом Теллем.

В первый раз я даже не успела испугаться – щёлк! – кнут чуть коснулся волосков парика.

А потом я представила, что Зуко промазал, и… Со мной едва не случился нервный припадок. Он же мог меня убить! Сплетённый из полосок воловьей шкуры, длиной около двух с половиной метров, со свинцовым грузом на конце, кнут в опытных руках становился настоящим оружием. Барбара рассказала, что Зуко научился обращению с этой штукой у цыган, с которыми бродяжничал, сбежав из дому. Сам он был из семьи зажиточного крестьянина влаха (жителя княжества Валахия), но возиться в земле не хотел – тянуло на волю, прельщал кочевой быт. Зуко остался верен ему по сию пору.

Когда я стояла, подобно приговорённому к смерти на эшафоте, и смотрела как Хозяин берет свой ужасный бич, делает замах и, крутанув в воздухе кнутовищем, посылает его к моей голове, всё внутри обрывалось. Зажмуриваться не разрешалось. Я стояла, как вкопанная, уповая на точность движений Зуко, твёрдость его руки и… божью милость.

В дальнейшем номер усложнили. Сначала ставили на несчастную голову бутылку, и Зуко отщёлкивал кнутом – как ножом срезал – горлышко, потом шла очередь яблока, а затем – о, ужас! – исполнялся коронный трюк, «снимание парика». Все тем же бичом. Тут уже считанные миллиметры отделяли моё темечко от проносившегося пулей свинцового набалдашника, цепляющего завитки искусственных волос.

Публика оставалась довольна.

У меня же раньше времени появились первые седые волосы.

Цирк наш теперь расположился в самом сердце Гданьска – на площади Длугий Тарг, что означает «длинный рынок», в двух шагах от Городской ратуши – внушительного здания, увенчанного высоченной башней. Места на площади хватало и торговцам с товаром, и нам со всем «движимым имуществом».