По ту сторону реальности. Сборник мистики и фантастики. Том 2 - стр. 38
– Рей, расскажи мне подробно все, что ты знаешь об этом. На столе стояла пробирка, наполненная черной жидкостью, подобной той, что я уже видел однажды в операционной Говарда. Я в удивлении опустился на стул напротив.
– Где ты это взял, Говард?
– Этим наполнены твои вены, и наука не в силах объяснить, что это за вещество. Может, ты расскажешь мне все, что тебе известно? Это Саймон? Чем он тебя накачал там в своей лечебнице? – в его глазах мелькнул алчный огонек, и он вскочил с места.
– И все-таки твоя авария пошла мне на руку, это тянет на Нобеля! Это же панацея, Рей! Это панацея!
Говард, окончательно дав волю эмоциям, восторженно кричал и махал руками, а я с ужасом наблюдал настоящую сущность так давно знакомого мне доктора. Алчную, болезненно сумасшедшую и преследуемую идеями сущность. В моей голове лихорадочным потоком полились воспоминания: первое наше знакомство с Лаурой, тысячи букв интереснейших рассказов, ласковое и нежное слово «папа», игры в догонялки на побережье вдруг превращались моим воображением в огромную лабораторию для изучения свойств ее организма и многочисленных опытов. Все, что так тщательно скрывалось всеми нами, грозило вырваться наружу, и я не в силах был такое допустить. В какую-то секунду во мне взяли окончательный верх отцовские чувства, и я резко, до помутнения в глазах, подскочив со стула, схватил со стола пробирку. Ни бешеный крик, ни отчаянный рывок в мою сторону не остановили меня, и пробирка исчезла под подошвой моего ботинка. Говард оттолкнул меня в сторону, огонек в его глазах потух, сменившись отчаянием, и он безмолвно упал на колени. Среди мелких осколков стекла испарялась мечта доктора Говарда Мейсона, оставляя на паркете тонкие следы золотых нитей. Я вышел из кабинета и, не спеша, побрел по коридору в сторону выхода.
Ошеломленный, я распахнул двери выхода и сел на ступеньках больницы, не в силах придумать, что мне дальше делать и куда идти. С соседнего парка ветром доносились счастливые крики детей, играющих на детской площадке, мимо проносились озорные малыши на велосипедах, сопровождаемые заботливыми родителями. Среди всего этого многочисленного разнообразия звуков раздался громкий и отчетливый выстрел.
Я побежал назад и инстинктивно понесся к тому кабинету, где был несколько минут назад. Альберт, как обычно, сидел в своем излюбленном кресле, но на этот раз его взгляд не был устремлен вперед. Его глаза были закрыты, а подбородок уперся в грудь. Комнату переполнял пороховой дым. В руке доктора был крепко зажат револьвер, который всегда покоился где-то в недрах многочисленных настенных полочек. На столе лежала записка, написанная на листе в его рабочем ежедневнике. Я вырвал страницу и принялся ее читать, осознавая по мере прочтения всю глубину ошибки, которую я совершил несколько минут назад: «Рей, знаешь, как-то глупо получилось, но что сделано, то сделано. Видимо, у тебя есть своя тайна, которую тебе не хотелось бы раскрывать, но и у меня есть такая. Помнишь мою дочь Марту? Да, наверняка, помнишь. Она больна, Рей. Смертельно больна, и хуже всего то, что я ни как отец, ни как врач ничего не могу с этим поделать. У нее осталось всего несколько дней, она лежит в коме, в сто тринадцатой палате, позаботься о ней. И прости меня, пожалуйста. Твой старый друг, Альберт».