По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг - стр. 21
Где тонко, там и рвется – это всякий знает. Про то, что Восток – дело тонкое, тоже многие слышали. А уж про то, как там, на Востоке, рвется, и говорить нечего – дня не проходит, чтоб очередной герой джихада не прогремел на весь мир. Есть такие отели, про которые говорят: сам бог велел взлететь на воздух. Написать роман о террористах – казалось бы – чего проще? Бери любую газету и переписывай. Они и выходят пачками, эти роман-газеты – на желтой газетной бумаге, в мягких обложках, карманным форматом. Однако данная книга в указанный ряд, на мой взгляд, совершенно не вписывается.
Помнится, был у Виктора Пелевина симпатичный такой ранний рассказ «Верволки средней полосы», герой которого совершенно внезапно обрел вторую жизнь в позднем и, на мой взгляд, лучшем романе ПВО «Священная книга оборотня». За прошедшие годы юный волчонок-оборотень Саша подрос и превратился в матерого волчару-оборотня в погонах – доблестного офицера ФСБ. Нечто подобное приключилось и с героем очаровательного раннего рассказа Ильдара Абузярова «Парусник Улисса». С тою разницей, что смуглый честный влюбленный мальчик Али к роману «ХУШ» нисколько не повзрослел (отстав в этом плане от своей возлюбленной Али) и офицером ФСБ не стал (видимо, там не очень нуждаются в инфантильных парнях, теряющих разум от несчастной любви). Стал же он… ну, правильно, террористом.
Итак, герои романа – террористы. Откуда в них эта тяга к насилию и одновременно – готовность к самопожертвованию? И что собой представляет терроризм как явление? Террористами называют Каракозова и Гаврило Принципа, но был ли террористом Николай Гастелло? И можно ли считать таковым библейского Самсона? Ответ вроде бы прост: Гастелло не был террористом, так как таранил танки, а не санитарные фургоны. И Самсон обрушил свод на головы врагов своего народа. Однако и наши цареубийцы, и сербский патриот метили тоже не в частное лицо, но в руководителя враждебного государства (в случае с народовольцами – государства, враждебного по отношению к собственному народу). Выходит, все зависит от точки зрения, и грань между подвигом и преступлением – не толще лезвия бритвы?
В романе неоднократно подчеркивается социальная природа протеста героев. Абсолютно верно подчеркивается, но, на мой взгляд, неоправданно часто. Автор как будто не уверен, что так оно и есть на самом деле, или же не доверяет читателю, спешит представить готовые выводы вместо того, чтобы дать возможность прийти к ним самостоятельно.
Кроме того, автор слишком мало внимания уделил другим аспектам и подоплекам терроризма – психологическим, идеологическим, религиозным. Зато исторический экскурс по местам и временам боевой славы русского террора ему удался просто на диво, и тут не соглашусь с автором другого критического отзыва, будто вставные главы о дворнике Юсуфе выпадают из общего контекста. Не выпадают, но, напротив, связывают, скрепляют повествование, придают ему новый вес и смысл, делают более живым и достоверным.