Размер шрифта
-
+
По следам слов - стр. 21
сад,
цветник,
окно…
И кто-то там играет в домино.
Все складно,
но Его уже не будет.
«Потоки слов неуловимой ртутью…»
Потоки слов неуловимой ртутью
Скользят в вечернем сумраке, теряясь.
Сочится чувство сквозь неровность фраз.
В них сам Басё врастает в суть времен,
И детство улыбается сквозь томик
Стихов, забытых мамой на подушке.
И слово «Суламифь» наполнит чувством
Уже давно забытые пространства,
Где чуден каждый шаг,
А запах трав тревожит подсознанье.
Непознанное счастье обладаний…
Мы ошибались.
Мы спешили.
Забывали.
И только Карадаг все помнил, превращая
Ошибки наши в камешки на пляже.
Мы собирали их, несли, роняли,
Топтали обнаженными ногами
И восхищались…
«Дождь, Толстой и Бородино.…»
Дождь, Толстой и Бородино.
И вот вскипает сад предгрозьем,
Вздымая ветви в плясках ветра.
Поет душа, забывши прозу,
Слагая стих, где пеной вера
Вздымается из страха счастьем.
И тяжко небо тянет синью.
Как будто первое причастье,
Раскаты грома. Дождик ринет
На поле, речку с берегами,
По крыше прогрохочет дерзко,
Омоет камень, что веками
Кого-то прах таит безвестно.
Вот так, наверно, пред сраженьем,
Смешав любовь и безрассудность,
Господь смотрелся в отраженье
Лица, в белесую безусость.
И пахло Русью! Пахло смертью.
И первые уже упали,
И будто под ударом плети
Вздымались лошади. Там Кали,
Аид, Анубис, слуги Мары —
Cошлись на поле в предвкушенье.
И Бог повел свои отары
К Бородино, на воскрешенье.
Причитания
Ох, сиротскую душу грешную,
Ой, потешил ты. Ну тя к лешему.
Растревожил ты ночку темную,
Как же душу мне неуемную
Спать заставить вновь, да безропотно?
От тоски такой внутри копотно.
Копоть черная скрыла мысли все,
Петь хотела я, слова вышли все.
Только дрожь пошла, да поземкою,
Слезы катятся, платья комкаю, —
Как бы мне теперь утро ясное,
Как бы мне теперь солнце красное,
Как бы мне теперь руки нежные, —
Но метет судьба бури снежные.
То ль сугробы всласть, то ль урочища
Заметает ночь, полнит полчища
Тайных дум моих, тайных суженых —
Стаи чувств моих неразбуженных.
Начало века
Снег с нежностью китайского фарфора
Нижинским фуэте кружил на сцене.
Готической мелодией собора
В софитах, поклоняясь Мельпомене,
Парили херувимами снежинки
На фоне декораций Киев-града —
Чуть жухлых, как на старом фотоснимке.
И негативом призрак авангарда
Носился в запорошенном Печерске.
И все казалось, где-то канонада
Звучит. И будто бы на фреске
Желтели купола. Исчадьем ада
Мне рисовались сгустки черных зданий.
И век двадцатый – может, двадцать первый —
В сердцах рождался. Сколько испытаний
Предложит он, строптивый и неверный…
«Рыжие бабы на змее распутства и крови…»
Рыжие бабы на змее распутства и крови,
Страница 21