По понятиям Лютого - стр. 25
Почему, кстати, никто не коллекционирует водку? А? Обычную водку? Вина – да, особенно за бугром, но он в них не разбирается, и… Впрочем, да-да, понятно. Водка существует для того, чтобы ее пить. Здесь и сейчас. Пить, а не коллекционировать.
…Далее: пальто, шубы, обувь, крепко пахнущие овчинные полушубки…
Ого, уже почти рассвело!
Плетеные корзины, веники… Грабли, тяпки, «скобянка», «жестянка»…
Смесители, самовары, старая фотоаппаратура, игрушки… Теплее, теплее.
А вот уже фарфоровые коты и слоны. Рассветы, закаты, медведи, знойные купальщицы – начинается местный «Монмартр», выставка мазил-кустарей.
Кто-то бросил, торопливо проходя мимо:
– Братьям-коляшам пламенный!
Бернштейн с опозданием вскинул голову, увидел удаляющуюся спину. Ага, это один из своих, из коллекционеров. Может, Охотников – вон там, дальше, забулдыги частенько выставляют посуду и фарфор.
На художественных развалах один закон: кто успел, тот и съел. Вставай раньше, бегай шустрее, смотри в оба. Зазеваешься – и твою удачу умыкнут из-под самого носа, и винить будет некого.
Александр Исаакович тоже прибавил шагу.
Медь и бронза: советская чеканка, старина, под старину, просто рухлядь…
– Почем портсигарчик ваш? – интересуется Бернштейн.
– Это визитница, – неприветливо бросает седобородый продавец в надвинутой на глаза ушанке.
– А-а… Визитница… Ого! А что это такое? – Бернштейн простовато моргает.
– Для визитных карточек.
– Это ж надо! Для визитных карточек! А разве сейчас употребляют визитные карточки?
Продавец смотрит в сторону.
– Кому надо, тот употребляет.
Бернштейн шмыгает носом.
– А почем?
Когда продавец называет цену, он испуганно отшатывается и летит дальше. Визитница ему сто лет не нужна. Но на том же столике он заприметил нечто любопытное – медный складень: складную иконку со святым Власием. Даже не иконку, а ее обломок, половинку одного из «крыльев». Любопытно. На первый беглый взгляд – вещь подлинная, точняк конец восемнадцатого века. Надо будет вернуться, дожать. Но – чуть погодя. Как бы невзначай. Продавца он не знает, тот его тоже, кто-то из недавнего пополнения. Есть шанс сорвать банк. Если, конечно, это и в самом деле восемнадцатый век. И если какой-нибудь мерзавец не перехватит покупку, пока он нарезает круги, изображая из себя дурачка.
Стало совсем светло. Товар разложен, продавцы во всеоружии, постукивают ногой об ногу, пускают струйки пара из воротников, поглядывают бойко. Торговля началась, людей прибывает. Плотнее всего толпа у шмоточников, в той части рынка, что осталась за спиной. Но и здесь, на развалах, народ присутствует. Бернштейн замечает несколько знакомых лиц, как же без них… По воскресеньям «коляши» частенько прогуливаются по Уделке, вынюхивают, высматривают. Ругают, что Уделка вымерла, высохла, выскоблена дочиста, но все равно идут. Традиция…