По наследству - стр. 38
– Есть у меня на примете хороший человек. Он, правда, в возрасте, но при здоровье и при кое-каких денежках, – Рая хихикнула.
По логике у беглянки должна была быть фамилия Колобкова, но у нее была цирковая – Алмазова. Раин выстрел оказался снайперским. Анатолий подсел к Алмазовой, остроумничал и, сгорая от любовного пыла, даже не послал «за добавкой». Но Рая была не в накладе, она потирала руки: «Ой, что будет?!»
Анатолий не знал о черных пятнах в биографии Светы, ему сообщили только о белогорячечном кровожадном брате, который согнал сестру голую и босую в лютую стужу. Поэтому помимо навязчивой идеи жениться припуталась еще благородная миссия помочь несчастной. Он взял Свету под свое подъеденное молью крыло.
Молодая жена была введена в дом, и как только старые глаза Нюси разглядели, что невестке чуть больше двадцати лет, она приковыляла к Саше с недоброй вестью. Стоя на морозном ветру, Саша и Гоша смотрели в белое электрическое окно родительского дома.
– Я ее видела в Микиной компании, она наверняка воровка. Надо ее вышвырнуть со двора, – предложила сестра.
Но Гоша не был задорист и, наблюдая галантности отца, он махнул рукой:
– Что мы сделаем? Он имеет право. Да и не надолго это.
Саша пожалела, что в этот момент брат был дома, сама бы она проявила жесткость, и уж если бы не выгнала Алмазову, то хотя бы сделала попытку. Негодующая дочь вызвала отца на улицу:
– Ты с ума сошел! Знаешь, что это за личность? Она с ворьем водится, может, даже по их заданию к тебе приклеилась.
– Мне лучше знать, как жить.
– Убирай сейчас же эту гопницу!
– Я сказал, сам разберусь, – перетаптываясь от нетерпения, недовольно подытожил родитель.
– Ах, так! Ноги, ни моей в твоем доме, ни твоей в моем, не будет.
– Вот и хорошо, – отец обрадовался по-настоящему.
Судьба неслышно подкралась и надела на Сашу железные латы бессилия. Где-то внутри пульсировала воспаленная ее внутренняя свобода. Легкий воздух и еще более легкая пустота заменились тяжелой обидой: тук-тук-тук – отбивала водянистая груша.
Перед уходом на работу, отец повел свою молодую в туалет, и Саша увидела в окно, как Алмазова с алчным восторгом осматривала двор, подразнила рукой разъяренного Лютина, зарешеченного в вольере. «Мерзость, она еще смеет раздражать собаку. И ухмылка точно такая же, как когда она шастала в кожаной куртке, а я в старом свитере на корточках выбирала из выброшенной золы несгоревшие угольки и гвозди. Ненавижу! Ненавижу!»
В туалет Саша не пошла из принципа, отправилась на подворье бабы Мани, осмотрела все ли цело и попользовалась узкой кривенькой бабушкиной уборной. Почти весь день она пролежала поперек своего разложенного дивана под печью в напряженном оцепенении. Все человеческие потребности стали чужими: не елось, не спалось, не читалось. Хорошие мысли покинули голову, как пчелы улей.