Пляж острых ощущений - стр. 45

Я развернулся и хотел уйти, но вернулся и сильно дернул Михальянца за его яркие кудри в надежде сорвать парик. Но кудри не поддались. Они прочно сидели на голове как родные. Я еще раз их дернул, крепко ухватив пятерней, но снова безрезультатно. Кудри пахли хорошим шампунем, и в них виднелась самая настоящая перхоть.

– Извините, – пробормотал я. – Ради бога, простите. – В полной растерянности я пальцами утер с его скулы кровь, поднял с пола очки и заботливо нацепил их на его колоритный нос, вполне тянущий на фамилию с окончанием «янц». Левое стекло очков пересекала жирная трещина. – Извините, – повторил я. – Принял вас за Михальянца. Простите. Я заплачу. – Я судорожно начал искать бумажник.

– Да ладно, – отмахнулся вдруг юноша, зашел в свою будку и записал что-то в толстой тетрадке. – А, впрочем, давайте, – сказал он, обернувшись ко мне. – Очки нынче дорого стоят.

Я вытряхнул из портмоне всю наличность. Парень невозмутимо рассовал ее по карманам, уселся на шаткий стульчик и снова уткнулся в газету.

– Извините, – еще раз сказал я, унизительно поклонившись. – Надеюсь, этот инцидент останется между нами.

– Вы имеете в виду, не попадет ли он в утреннюю «Болтушку»? – усмехнулся апельсиновый юноша. – Нет. Не попадет. Спите спокойно. Эй, Ирка, все получилось как надо! – крикнул он вдруг. Я обернулся и увидел, что по коридору идет та самая девушка, которая утверждала, что Михальянц для конспирации носит очки и парики. – Но в этот раз твоих только десять процентов и Зойкных пять! Остальное мое, потому что до крови, – продолжил юноша.

Из-за его спины я заглянул в раскрытую тетрадь, лежавшую на столе, и увидел там столбик фамилий напротив которых стояли суммы – пятьсот рублей, тысяча, две, три. Напротив записи «внук Сазона Сазонова» стояла сумма «четыре тысячи». И была в этом списке только одна фамилия, сумма напротив которой существенно перекрывала ту, которую я вручил юноше.

Я почувствовал себя очень скверно.

Я опять вляпался в какую-то гнусную историю.

– Простите, – растерянно начал я. – Простите, а...

Поравнявшись с будкой, девушка просунула голову в окошко и рассмеялась:

– Вы набили морду нашему Вадику? Не расстраивайтесь. Он для этого тут и сидит.

Я совсем перестал что-либо понимать и мне захотелось удрать, как нашкодившему мальчишке.

– Понимаете, – улыбнулась мне девушка, – все, о ком писал Михальянц, очень сильно хотят набить ему морду. И мы эту возможность им предоставляем. Скажите, ведь вам не хочется больше никого бить? Вы спустили свой пар?

Пожалуй, в этом она была права. Бить мне больше никого не хотелось. Я отдал бы еще не одну тысячу, чтобы только этот юноша не заявил на меня в милицию. Нужно было скорей уходить, но один вопрос мучил меня.