Пляж острых ощущений - стр. 20
Скрипка заглохла – куда ей было против семейного скандала.
Примчался официант с огромным прозрачным кувшином, заполненным чем-то белым.
– Желание клиента для нас закон! – с улыбкой провозгласил он. – Хозяин нашего заведения, как казах – казаху, скотовод – скотоводу...
Элка захохотала. Она так хохотала, что слезы брызнули у нее из глаз и ей пришлось стащить с носа очки.
– Ну, ты попал! Пей! – приказала она. – Пей! Не обижай скотоводов.
– Маэстро, музыку! – крикнул я скрипачу. – Желательно вальс Мендельсона.
Скрипач пожал плечиком и – скрипка ему подчинилась, и смычок не подвел, извлекая из струн зубодробильные звуки избитого вальса.
Я встал, набрал в легкие воздуха и одним махом выпил кислое молоко. Это оказался отличный кумыс – свежий, будто и правда только что из кишлака.
– Браво, – сказала Элка. – Теперь могу смело сказать, что это лучший день в моей жизни!
Я плыл по морю на надувном матрасе. Солнце пялилось на меня сверху своим единственным жарким глазом и почему-то совсем не слепило. Я подмигнул ему, но оно осталось величественно-равнодушным и безучастным. Берег был далеко, берега совсем не было видно, но это совсем не пугало меня. Я был счастлив своим одиночеством, своей отрезанностью от мира, своей ничтожностью и беззащитностью перед могучей стихией.
Матрас, кажется, слегка спустил воздух, но это тоже почему-то не пугало меня. Мне было хорошо, тихо, спокойно.
Умиротворение мое вдруг нарушила легкая тряска. Море при этом оставалось совершенно спокойным, матрас, хоть и спущенный, лежал на воде неподвижно, но меня сотрясал легкий тремор где-то в районе плеча. Он категорически не годился для моего ощущения счастья от одиночества, поэтому я решил изменить положение на матрасе и перекатиться на живот. Но руки не двигались, в ногах не оказалось сил, а тряска только усилилась. Я хотел заорать, но голоса не было. Я в ужасе уставился на безоблачное небо; вот она, расплата за счастье – полный паралич, немота и трясучка. «Хорошо, что еще не ослеп», – подумалось мне. Оранжевый солнечный диск вдруг подмигнул мне очкастым глазом Беды и ее же голосом заорал:
– Бизя, вставай! Вставай, черт тебя побери! Посмотри, что про нас написали! Да продери ты шары!
Я открыл глаза и увидел перед собой Элку в шортах и топике, состоявшем из одних только лямок. Элка трясла меня за плечо, трясла сильно и, вероятно, очень давно, потому что успела раскраснеться и даже вспотеть.
У нее было злое лицо, злые руки, и даже коленки какие-то остервенелые.
– Вставай! Читай! – тыкала она мне в нос какой-то газетой. – Ублюдки! Уроды! Писаки хреновы!