Пляски сумасшедших снов - стр. 46
– Почему на меченых такая потрепанная одежда?
– Потому что мы – меченые, – был ответ.
– Но ведь в городе магазины с конструкторами-молекуляторами. Могут выдать новую одежду! – сказал Малкин.
– Нам запрещено появляться среди людей других видов и уровней. К тому же у меченых нет номеров дисфирега, а без номеров мы никуда не вхожи! – пояснил Ист.
– Погоди, погоди, я что-то не пойму! – остановил парень. – Выходит, меченые – это не люди.
– Высшее общественное устройство – это гелекратия! – Ист вздернул кверху подбородок, как будто изрек величайшую истину человечества, истину, которой гордился и которая давала ему право как одержимому возносить ее. – Здесь все расставлено по своим местам. На нашем месте меченых правилами не запрещается жить. И мы делаем это с огромным удовольствием!
– Иначе говоря, вам разрешается, – перефразировал Малкин, раздражаясь оттого, что беседа приобретает характер переливания из пустого в порожнее. Но с другой стороны, он с друзьями посмотрел то, что хотели показать в этом переулке Алуни и Илата. Услышал немало для первого раза – второй раз вряд ли понадобится. Есть ли смысл вникать более глубоко в проблемы меченых, да и вообще в проблемы других в этом анклаве? Вряд ли. Если, конечно, их компанию, очутившуюся в анклаве невесть как, не затянет в какой-нибудь круговорот событий, который станет опасным для жизни, из коего придется выбираться с трудом. Не хотелось бы, чтоб их непредвиденное присутствие в анклаве стало началом такого круговорота. Здесь у них сейчас одна проблема, а именно: понять, почему и зачем они оказались в анклаве, и найти выход из него. По всей видимости, непростая задача. Ванька посмотрел на лица толпы. Глядя на них, ему показалось странным утверждение Иста об удовольствии, с каким меченые якобы здесь жили. На лицах этого удовольствия он не увидел, незаметно было даже маломальской радости. И все-таки у парня сорвалось с языка: – Вы правда довольны тут? – Хотя по сути можно было не спрашивать. Чем здесь можно довольствоваться? Впрочем, возможно, он не прав: вероятно, в анклаве удовольствие имеет свои особенности.
В ответ на его вопрос толпа всколыхнулась, по ней прошел шум, как шуршание листвы на деревьях во время ветра. Не раздалось ни одного голоса, но множество взглядов впилось в парня, они заставляли его читать отклик на вопрос в их глазах. Глаза разные, но веселых не было. Их выражения далеки от тех оживленных, которые мелькали за пределами переулка. Молчание висело в воздухе тяжелым грузом. И оно говорило само за себя. Но вдруг из глубины толпы плеснул нерешительный фальцет: