Плоть и кровь - стр. 27
– Привет, – сказала Мэри.
Она составляла какой-то список. Красные брюки, серая трикотажная рубашка.
– Привет, – ответил он.
И едва Константин успел произнести эти два слога, как все его блаженство испарилось. Что-то в доме было не так. Что-то принижало его, хоть он и зарабатывал хорошие деньги, чтил данный им брачный обет, кормил и одевал своих детей.
– Как прошел день? – спросила, не отрываясь от списка, Мэри.
Если она бралась за какое-то дело, все прочее для нее существовать переставало. Черные волосы, собранные сзади в тугой узел.
– Хорошо, – ответил он. – Какой тут запах приятный.
– Свиные отбивные, – сказала Мэри. – С картофельным пюре. Ты голоден?
– Да. До ужаса. Чем занимаешься?
– А, это просто список всего, что нужно купить ко дню рождения Зои. Сама не верю, что пригласила провести у нас ночь целых восемь девчонок.
Он кивнул, ему почти удалось снова поймать за хвост чистое, сводчатое блаженство, испытанное им в гараже. Миловидная жена, дубовые шкафчики, свинина с картошкой, ожидающая его в горячей духовке. Он стремился к прочному, устойчивому счастью, которое продолжается час за часом, а не налетает буйными приступами в неурочные, одинокие, как правило, мгновения. Он так много работает. Временами ему казалось, что если он будет произносить те слова, какие произносят все счастливые люди, то и к нему вернется счастье. И он, схватив счастье за незримые крылья, крепко прижмет его к груди.
– А дети где? – весело спросил он.
– У Сьюзен балетный класс. Билли с Зои наверху, предположительно делают уроки. Ты сегодня запозднился.
– Да. Чертова пропасть работы.
– Знаю. Здесь ее тоже чертова пропасть.
Константин кашлянул, вытер тылом ладони губы.
– Я что-то не слышу жалоб на нехватку денег, – сказал он.
– Ты нынче в приподнятом настроении, – отозвалась она.
Список все разрастался. Карандаш Мэри держала с гневной чопорностью. Константин боялся ее, чем-то рассерженную, полную сознания своей правоты. Составляющую список, который высекут на граните его надгробья.
– Просто умаялся на работе, – сказал он. – И питаю надежду на то, что мне время от времени будут говорить спасибо, вот и все.
Она что-то добавила к списку. Карандаш царапнул бумагу.
– Я тоже работаю, – сказала она. – Собственно говоря, прямо сейчас и работаю.
Ему показалось, что кухня начала разрастаться. А он умалялся в ней – мизерный человечек, стоявший, оголодав, на желтом линолеуме. Он включил в духовке свет, взглянул сквозь тонированное окошко на керамические кастрюлечки с едой.
– Так как насчет ужина? – спросил он. Голос его снова звучал весело. Голос счастливого мужчины.