Плохой хороший мент - стр. 1
Артистом Артур Веденеев был по жизни. Что, впрочем, не мешало ему быть и грамотным парнем. Неплохое сочетание для сыщика из уголовного розыска.
Со своими знаниями права, английского языка, «фени» и российской ненормативной лексики он без труда мог бы поступить на юридический факультет университета хоть прямо сейчас, хоть год назад. Но Артур не торопился. Ему нравилось то, чем он занимался сейчас. Веденеев был признанным авторитетом в районном Управлении внутренних дел и одновременно на плохом счету среди жуликов этого самого района. Начальники ценили его за интеллект и природную интуицию. За это же самое Артура не любили сторонники неконституционных способов обогащения. Подтверждением тому были ежемесячные премии, которые Артур получал под роспись в бухгалтерии «управы», и настенная роспись многих домов района. В ее адресности сомнений не оставляли метровые буквы «Смерть позорному мусору!» на торце пятиэтажки, в которой жил Артур. Были и надписи типа «Веденей сука!» на указателе поворота к Управлению, полностью раскрывающие сущность характера старшего лейтенанта милиции Артура Веденеева.
Его отношение к подобным угрозам и оскорблениям было непонятным для многих. Прошлым летом бабушка-соседка, ткнув пальцем в грозный «приговор» на стене, прошамкала Артуру на ухо заговорщически, как будто окружающие не знали на самом деле, кто из них двоих «мусор»:
– Ты почему этих говнюков не словишь, а? Ты посмотри, чего написано! А я ведь, почитай, кажинный день у двери твоей квартиры с известки маты наждачкой стираю. Этак я скоро стену сотру и в сортир к тебе через дыру попаду!
Артур посмотрел на «приговор», сделанный два года назад, и заметил:
– Да, надпись на самом деле стала неказистая. Некоторые буквы подзатерлись. Подновить бы…
Бабка плюнула себе под ноги и просеменила к лавочке – поделиться с соседками своим секретным разговором с Артуром.
А надпись действительно скоро подновили. Это случилось сразу после того, как опера из Управления задержали шайку «домушников». Но, несмотря на вынесенный «приговор», в доме и прилегающих к нему дворах Артура побаивались. Потому что общение с местными пьянчужками и дебоширами, если они, конечно, не нарушали статьи Уголовного кодекса, Веденеев сводил к минимуму и на интеллект не напирал. И если у подъезда открыто распивали водку, он подходил и молча разбивал бутылку об урну. А когда ночью прибегала соседка, побитая мужем, с жалобой, он так же молча поднимался в соседнюю квартиру, бил морду дебоширу и уходил домой, не обращая внимания на «спасибо» от жены усмиренного гражданина.
Однако и в обиду «своих» он не давал. Подъезжающие к дому «воронки» медвытрезвителя Артур отправлял назад, обещая, что разберется сам. Этих обещаний он никогда не нарушал. Местный участковый к дому даже не подходил, зная, что Веденеев тут хозяин. Причем хороший.
Артур не мог «просто» раскрыть преступление. Он не имел в кармане шаблона, поэтому каждое свое действие превращал в импровизацию. Пользуясь своим, дарованным им cвыше наитием, он за минуту мог сделать работу, на которую другие тратили дни и недели.
…Однажды, прибыв с дежурной группой по заявке, «неизвестные вырезали семью», Артур по ступеням взлетел на пятый этаж и зашел в квартиру, от пола до потолка забрызганную кровью. Обойдя врачей, хладнокровно пытающихся оказать помощь мужчине, Веденеев увидел на кровати окровавленного ребенка, истыканного ножом, и мертвую женщину, лежащую в коридоре в неестественной позе. Мужчина рыдал и бился в истерике, переживая смерть близких.
Оперативник шагнул в комнату.
Врачи, как могли, сдерживали мужа убитой женщины и накладывали на многочисленные раны повязки.
– Жить не хочу! Добейте меня!.. Сволочи!!! Как мне жить теперь?! Почему они меня не убили вместе с ними?! А-а-а!..
Увидев стоящего в дверном проеме опера с «макаровым» под мышкой, он закричал еще сильнее:
– Все равно вы их не найдете! Все равно! А как мне с этим жить?! Пристрели меня! Пристрели! – И к врачам: – Скажите, жена жива?..