Плохиш для хорошей девочки - стр. 27
ничего или почти ничего. Изнутри она словно выгорела, и это внутреннее выгорание постепенно захватывало и внешнюю её оболочку.
Время неслось вперёд, как очумелое. На пороге топталось четырнадцатое февраля, и Агата не знала куда деваться от этой даты. День всех Влюблённых вгонял её в острое чувство меланхолии. Про себя она называла его днём Одиночества. «Вот бы его взять и отменить, – злилась девочка, глядя на календарь. – И кто его только придумал? Курам на смех...»
О чувствах к Данилу Агата больше ни с кем не говорила. Ни с матерью, ни с Алей. «Всё без толку», – был её вердикт. К последним числам января она отчаялась окончательно и поняла, что её новогоднему желанию не сбыться никогда. «Надо было собаку попросить или новые кроссовки», – как-то раз промелькнула в её голове мысль. Мысль, которая привела к решению больше не заходить на страницу Данила. «Не по тебе», – проговорил внутренний голосок, и Агата впервые с ним согласилась. Данил, как и прежде, менял аватарки раз в месяц, но на них неизменно присутствовала Лера. Счастливая. Красивая. Уверенная в себе.
Четырнадцатого февраля, как назло, отменили тренировку. Ольга Викторовна словно издевалась. В выходные гоняла своих воспитанников как собак, а в день, когда, по мнению Агаты, надо было заниматься до потери пульса, отпустила всех по домам. Младшая Наумова лежала в гостиной на диване и смотрела на потолок. Натяжной. Идеально белый. Со встроенными светильниками. Рядом шуршала Аля. Именно сегодня ей почему-то захотелось перетряхнуть шкаф с книгами и расставить всё в алфавитном порядке.
Але, в отличие от Анны Георгиевны, Данил нравился. Она ценила воспитанных и добрых юношей и часто подчёркивала, что одноклассник у Агаты как раз такой. «В нём нет ни грамма заносчивости, – выдала она однажды Анне Георгиевне, – а это уже большой плюс. Родился с золотой ложкой во рту, но положением не кичится». Порой Агате и Данилу приходилось заниматься наверху, и Никифоров никогда не позволял себе смотреть на Алевтину Михайловну свысока, а порой даже что-нибудь ей рассказывал. Две недели назад он вызвался подрабатывать по выходным в клинике у отца: сортировал договоры по папкам, раскладывал карточки больных, ставил печати и выполнял мелкие поручения администратора. В этом отношении Алексей Николаевич держал сына строго и денег просто так не давал. «Хочешь тратить – сначала заработай», – говорил он, и Але такой подход нравился.
Гонора Агаты хватило бы на двоих. Мать на неё денег не жалела. «И так отца нет, а, если ещё я стану в карманных расходах ограничивать, что тогда будет?» – восклицала каждый день Анна Георгиевна, а Алевтина Михайловна на это только качала головой да поджимала губы. И правильно, наверное, поджимала. Слишком часто в последнее время Агата в её присутствии стала называть людей, занимающихся физической работой, «вторым сортом».