Плохая дочь - стр. 33
Мадина была лучшей из всех девочек. Она родилась такой красавицей, что с ней невозможно было за ворота выйти. Если тетя Рита, мама Мадины, шла с коляской в сельпо, то уже на полдороги щечки девочки становились пунцового цвета от бесконечных щипков восхищения. Все вещи Мадины были обколоты с изнанки булавками от сглаза. На запястье – красная шерстяная ниточка. Под подушкой – нож, чтобы дьявол не забрал ребенка. К каким только ритуалам тетя Рита ни прибегала, чтобы ее дочь не украли замуж раньше времени. Все известные заговоры произнесла на дочкино счастье. Мадина росла нежной, улыбчивой, мягкой. Всегда послушная, трудолюбивая. Всем подружкам ставили ее в пример. Именно такой должна быть осетинская девочка.
Нет, мы не завидовали ей, не злились – это было просто невозможно. Да, Мадина была одной на миллион, и мы ее за это любили. Но не уберегли. Потеряли, хотя могли спасти. В ее смерти я винила себя, ведь считалась ее лучшей подругой. Почему тогда я не позвала на помощь, почему побоялась? Мне ведь позволялось больше вольностей, чем остальным девочкам. Смерть Мадины меня отрезвила, избавила от последних детских иллюзий, и я перестала хотеть стать идеальной. Очень долго не могла себе простить бездействие, нерешительность, покорность. Надо было кричать, орать во все горло, как всегда делали мои бабушка и мама. А я смолчала.
После болезни я наконец стала такой, как все. Да, не умерла. Но могла. Помогли не обеты, не заговоры и не травы, а таблетки, которые достала бабушка. Врачи, к которым она меня отвезла в город. Достижения медицины, а не магические бобы, заговоренные нитки и пучки трав. Но боль с души так никто и не смог снять – Мадина до сих пор иногда мне снится.
Кажется, были поминки. Или свадьба. Или чей-то юбилей. Девочек позвали помогать женщинам в подготовке – промывать кишки баранов, мыть зелень, резать овощи. Я точно помню, что в тот день промывала текстикулы. Если закрою глаза, эти бараньи яйца стоят перед глазами. Помню, с тазом в руках смотрела, как мужчины разделывают туши. Они бросали мне в таз внутренности. Запах крови, еще горячей, невозможно вытравить из памяти. И пар, который идет от туши, теплый и совсем не противный. Я даже впала в легкий ступор, глядя, как красиво мужчины делают надрезы, как вываливаются из туши внутренности, как их подхватывают и бросают в таз. А я должна следить, чтобы не упали на землю, иначе потом мыть придется в десяти водах.
Мадина резала овощи, кто-то ее позвал, она отвлеклась и, взмахнув ножом, располосовала себе запястье.