Плейбой - стр. 11
Совсем как раньше.
Вздыхаю и снимаю с головы полотенце, позволяя влажным прядям волос рассыпаться по плечам; всего через две недели мне предстоит вернуться в университет, снова контактировать с людьми и при этом делать вид, что всё в порядке, иначе люди будут задавать слишком много вопросов. Среди студентов есть несколько девочек, которых раньше я называла подругами – именно сейчас я жалела, что тогда рассказала им о том, что случилось. Конечно, мне нужна была поддержка, и я не думала, что когда-нибудь мы вдруг просто перестанем общаться, но это случилось, и теперь я не знаю, как вести себя с ними.
Была и ещё одна проблема.
В университет ходить так, как я хожу по улице, родители мне не позволят – в особенности мама – а это значит, что я должна буду одеваться как раньше. То есть, испытывать дискомфорт и зажиматься ещё больше – если это возможно.
Как это обычно со мной бывает, не замечаю, что по щекам ползут слёзы; голова на мгновение отключается, и в себя прихожу от грохота – когда стеклянная фоторамка с моей фотографией, которая ещё секунду назад была в моих руках, вдребезги разбивается о стену. На звук – очень редкий в стенах нашей трёшки – ожидаемо прибегают родители и застают меня в истерике, от которой уже, наверно, вешается вся пятиэтажка. Правда, в этот раз вместо утешения я чувствую, как мою щёку обжигает огнём, а голова резко дёргается в сторону; и пока я, ошарашенная, но переставшая наконец рыдать, перевожу взгляд на маму, она прижимает меня к себе, задавая тот же самый риторический вопрос, который я сама задаю себе постоянно: когда уже я прекрачу вести себя так и начну что-то делать с собственной жизнью.
Вообще это был самый странный, неожиданный, но действенный способ привести меня в чувство.
Эта пощёчина действует на меня как кнопка «вкл./выкл.» для лампы: после удара уже вроде не тянет забиться в угол и жалеть себя за собственную неудавшуюся судьбу, хотя как в ней что-то поменять я тоже не знаю. Даже банально, с чего начать, потому что и забыть всё то, что случилось, я не смогу.
Да и не должна.
[1] Чёрная георгина, она же Элизабет Шорт - жертва оставшегося нераскрытым преступления, произошедшего в окрестностях Лос-Анджелеса в 1947 году. Рот женщины был изуродован улыбкой Челси.
3. Глава 2. Алексей
За год до событий, описанных в «Эгоисте»
– Как насчёт спора? – слышу чей-то упёртый голос – кажется, это Костян всё никак не мог дотянуться до ручника.
Залпом закидываю в себя стопку коньяка – хер знает, какую по счёту за сегодняшний вечер – и лезу в задний карман за бумажкой с изображением Хабаровска, потому что в сегодняшнем споре я точно победитель.