Плен - стр. 20
– Ладно, – резко говорит она, чуть резче, чем стоило бы, – спасибо, Рахим. Вы очень помогли.
Зачем дальше было все это? не иначе как ей не на память, а на муку, на какую-то больную радость. Они выходят из школы и спускаются по кривым ступенькам, Хамид вдруг останавливается, оборачивается к ней и, глядя снизу, улыбается своей невозможной улыбкой.
Карие глаза, насмешливые, я правда не могу дышать, как же это – астма, паническая атака, сердечная недостаточность – какая там недостаточность, это уж тогда избыточность, потому что у меня сердца этого – еще на троих, если надо – на четверых, заберите у меня излишек, потому что я от него – правда – дышать не могу – совсем.
Отпусти меня, отпусти.
Она только смотрит на него и не может спросить хотя бы – хотя бы! – про разрешение.
И они едут: разрешение он достал.
На прощание Оля поцеловалась с ней двести раз. Надька, Надька, если б не ты, я вообще б не знаю, как на свете жила! Спасибо тебе такое, такое!
Сотни раз она это слышала – участь доброго друга. Оля волной – шарфик на шею, сумку из какого-то ничтожного крокодила на плечо, еще поцелуй, финальный, взрывчик аромата духов Angel, противных таких. Ну все, пока-пока-пока.
Пока она мыла на кухне турку и чашки, телефон в комнате разрывался. Не подойду, хоть вы все лопните.
Ей не страшно, ей очень-очень весело. И ничего не понять.
– В провинции Лагман сегодня ночью взорвали цистерну с нефтью, я тебе говорил, – голос глухой. Неужели это он – растерянный? Неужели я вижу его – беспомощным?
Это верно – еще днем, когда они ехали в школу, по дороге им встретился натовский патруль – две зверские ощетинившиеся каракатицы: пара бронированных машин, отовсюду торчат солдатики со стволами на взводе. Хамид тогда сказал ей – они нервничают, транспорт шел из Джелалабада в Кабул, и ночью взорвали… Жертв вроде бы нет. Она сделала умные глаза. Но сейчас ей хоть убей не понять, как связаны между собой две вещи: вот эта несчастная нефть, броское словечко, склеившееся с броским же баррелем, нефть, которой она козыряла в разговорах, статейный штамп – и вот ее жизнь: пистолет, упирающийся ей под лопатку. Под лопатку кололи от кори. Как это все связано, как?!
Человек с пистолетом что-то клокочет Хамиду, тот отвечает коротко и покорно. Потом переводит:
– Он говорит, что мы можем разговаривать тихо. Что ты еще хочешь спросить? Перестань смеяться. Это захват.
За окном коричневая пыльная страна и голубые горы – это из ее репортажика, судьба которого сомнительна, ох сомнительна. Она пытается понять, и ее разбирает смех. Этот талиб – шизофреник-неудачник, он рассчитывал на серьезную диверсию, а всего-то, бедняга, – одну цистерну с нефтью. Потом он притаился, просидел в засаде всю ночь, а они попались ему на пути и теперь сидят – заложники в собственной машине. Все это очень смешно.