Размер шрифта
-
+
Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2018 - стр. 16
миру, который они славят, приняв лотоса позу.
так зачем же ты проращиваешь глазастый картофель,
разве Орфей вернулся домой без стоптанных туфель?
* * *
я слово «мы» хочу сейчас забыть,
на голову, как капюшон, набросив музыку.
не потому наш самолёт летит,
что мы боимся вместе быть,
а от того, что в одно мгновение мы,
точно вверх подброшенные дети,
на облаках молчим.
* * *
куда ни глянь, отовсюду торчат
уши вещей. под дверью,
точно коврик, разлёгся зверь.
сырое яйцо растекается, точно речь.
соль меряют щепотью —
слова шепотом.
* * *
я лежал вниз лицом в больницах и банях.
в реку пускал колесо-циферблат.
немцы выходили из киношного тумана,
говорили: «фюрер хурер. зай унзер брат.»
речь жива, как кирпич под известкой,
в груди краснеет ухо моё.
посмотри, пчёлы законопатили воском
попугаичье наше жильё.
стихотворение – голая морковь.
мой словарь шинкует кухарка клио.
и век-отец, глядя из роговых очков,
не может свою тайну выдать веку-сыну.
В ночь перед новым годом
у моей бабушки в избе жила икона.
ни у кого в деревне я больше не видел икон.
тысячи окон и ни одной иконы.
только в опустевшей деревне, откуда
бабушка родом, когда-то стояла церковь.
затем в ней разместили сельский клуб.
а когда я пришёл на это место,
там стоял лишь железный обелиск,
крашенный голубой краской
и увенчанный красной звездой.
на нём был список с фамилиями павших.
и каждый год на девятое мая
собирались люди у обелиска.
им было вместе хорошо, будто
не было войны, никто не умирал,
и церковь звонила в свои колокола.
люди радовались весне и встрече.
хотя, быть может, всё дело в алкоголе?
но я тогда не пил и радовался
просто так со всеми.
позже я узнал, что икона, для которой
бабушка из алюминиевой фольги
смастерила оклад, была бумажной.
Богоматерь с Младенцем были просто
напечатаны в каком-то журнале.
из него бабушка и вырезала этот образ.
когда я это теперь так вспоминаю,
мне делается одновременно больно и легко:
куда брели мы и что у нас осталось?
ни церкви, ни деревни. ни веры, ни земли.
не лучше ли принять иную веру,
а землю распотрошить
и сделать из неё паштет?
но я светлею, когда я думаю,
что у меня была бумажная икона
и со звездой железный обелиск.
не потому ли мы чувствуем и мыслим,
чтоб вспоминать о том, что жертва
не была напрасной, что жизнь – не тень,
а гаснущее и самовозгорающееся пламя.
Памяти М. М. З.
звёзды замолчали, будто никогда не говорили.
только дети, засыпая, повторяют: «жили-были».
но я помню эту птичью немоту и страх:
«где ж моя, расшитая тобой, рубашка?»
жизнь моя шатается, мой язык считает зубы.
если я домой вернусь счастливым, перебью посуду.
только солнце какой родины в мой затылок светит?
Страница 16