Пламя Магдебурга - стр. 65
Со временем он настолько хорошо изучил содержание старых документов, что его все чаще стали приглашать на заседания Совета. Отец был доволен им, да и другие советники хорошо отзывались о толковом молодом человеке.
Когда отец брал его с собой в Магдебург, Карл всегда старался улучить минутку и забежать в одну из книжных лавок, расположенных недалеко от площади Старого рынка. Стоило ему переступить порог, и он уже не мог оторвать своего взгляда от заставленных книгами высоких шкафов. Перед ним были сотни книг, с названиями, которые были ему знакомы или же о которых он никогда прежде не слышал, книги из разных стран и на разных языках – немецком, французском, латыни, итальянском. Одних только Библий здесь стояло несколько дюжин. Здесь были книги печатных мастерских Кобергера, Виллера и Плантена. Были «Корабль дураков» Бранта, «Тиль Уленшпигель» и «Голова Медузы Горгоны» Фишарта, работы Лютера – «Виттенбергский песенник», большой и малый катехизис, «Похвала музыке» и другие. Особняком стояло несколько рукописных книг – стоили они по меньшей мере в три или четыре раза дороже печатных.
Книги были его любовью, он потратил на них целое состояние. К кому же все это богатство перейдет после его смерти? Маркусу, его будущему зятю? Навряд ли. В семье Эрлихов никогда не держали книг – они не умеют ценить их, не видят в них смысла. Кому же тогда? Может быть, Гюнтеру Цинху? Умный, сообразительный юноша, хорошо исполняет обязанности секретаря. Что ж, наверное, так и следует поступить…
Мягко ложился на землю снег, летели незаметные, похожие друг на друга дни.
Был канун Рождества. На ратушной площади Кленхейма уже установили огромную ель, украшенную гирляндами, восковыми фигурками и звездами из золоченой бумаги. Зимнее солнце проглядывало из-за облаков, снег весело хрустел под ногами, разлетались над площадью звонкие детские голоса.
В условленное время Маркус и его отец подъехали к дому бургомистра, спешились, подошли к крыльцу. Карл Хоффман вышел им навстречу, широко распахнул дверь, приглашая войти.
Переступив порог, гости отряхнули снег с башмаков, бросили полушубки на стоящий в углу ларь. Якоб Эрлих пригладил жесткие седые волосы. Маркус кашлянул, стараясь унять волнение. Сегодня утром он достал из сундука свою праздничную одежду – короткую куртку черной замши с серебряной застежкой у ворота, черные штаны до колена, башмаки с медными пряжками. Якоб Эрлих был одет в серое. Тугой, выпирающий между полами кафтана живот перетягивал широкий кожаный пояс, на груди тускло мерцала серебряная цепь цехового старшины.