Пламенеющий воздух - стр. 5
Внезапно над ухом – голос. Унылое такое мужское сопрано. Или, скорей, высокий тенор. Приятно, что хоть чистый, без хрипа.
– Идемте в кафе, что ль… Так и окоченеть недолго.
Тон голоса понизился, в нем стала копиться энергия, появилась настойчивость:
– Тут близко, рядом… Кофейку выпьем. Хотите, встать помогу?
Подымаю голову.
Восточный человек, но одет по-европейски, притом с иголочки. Плаща нет, зато костюм зеленый – зашибись. Кстати, и «восточность», если всмотреться, наполовину стертая.
Почувствовав интерес, «стертый» взбодрился, уныния в голосе как не бывало:
– И совсем не обязательно звать меня Селим Семеныч. Селим, Селимчик, так оно даже приятней. А наши – те вообще зовут меня Симсимыч…
Сели в кафе. Принесли кипятку с морковкой. Наслаждаемся, пьем. Я слегка удивлен, но делаю вид, что все идет как надо. Вдруг:
– Я через полтора часа – тю-тю! Улетаю. Только вы не думайте, что я вас тут в беспомощном состоянии бросаю. Я б вас и в Америку, даже в Австралию с собой взял. Но лучше мы поступим так: месяца через полтора я вернусь, а вы тут пока приглядитесь, что да как…
– Это ж за какие такие грехи меня в Австралию?
– Вы, я вижу, узнавать меня не хотите.
– Я тут в первый раз и по делу. Чего в узнавалки играть? И вообще, нахрена вы меня из сквера выдернули? Ну есть у меня временные трудности. Ну так я скоро их решу…
– Да погодите вы грубить. А насчет временных трудностей… Давайте так: что если я предложу вам для начала… Ну, скажем… Десять тысяч рублей?
Я хмыкнул. Он понял по-своему:
– Хорошо. Двадцать!
Четыре красненькие без промедления легли на стол.
– Вы что, факир?
При слове «факир» Селимчик посерел лицом, а губы его – те и вовсе лиловыми сделались. Кожа на лбу еще сильней натянулась и стала гладкой, как на африканском ударном инструменте (вот забыл, как он называется)…
Но вскоре Селимчик собрался с духом, улыбнулся и широко развел руками:
– Стараюсь, блин горелый…
По этому «разводящему» жесту я его и вспомнил! И серьезно удивился, почему не вспомнил раньше. Я на память свою не жалуюсь. Я горжусь ею. А тут – прошляпил! Ведь этот Селимчик был на той самой тусовке, после которой я здесь, в приречном городке, и оказался!
На тусовке мы с ним и познакомились.
Вечер московский, вечер дивный, промелькнул передо мной, как слайд-шоу: Тверская, отель «Карлтон», виски «Ригл» двенадцатилетнее, девочки ласковые, неназойливые, по высшему разряду вымуштрованные…
Вечер устроил полуолигарх Ж-о, а пригласил меня на него кореец Пу.
– Вы еще тогда меня от балерины этой… – тут Селимчик с неожиданной застенчивостью и очень даже приятно улыбнулся, – ну от Тюлькиной-Килькиной, всю дорогу оттирали. Так это, бочком подсту́пите и плечиком молча – тырк! С таким видом, что, мол, не дадим этим хитрым кабардинцам наших русских дам уводить. А какой я кабардинец? И какая Тюлькина дама? Я из Алматы, а она охламонка просто… Верней, – Селимчик нежно, как выдра, сожмурился, – обыкновенная субретка!