Плачущий монстр - стр. 3
Это место называют «>ничейный этаж».
Если вечером смотреть на дом с улицы, то кажется, что он поделён ровно пополам, ведь на шестом этаже всегда темно. К тому же там стоят старые окна с обычными двойными стёклами и деревянными рамами. Этим наша панелька отличается от других.
>Местная достопримечательность, окутанная тайнами.
Кого ни спросишь, никто не знаком с хозяевами квартир на шестом этаже, и неизвестно, почему они не продают жильё или не сдают в аренду.
Когда отец столкнулся с финансовыми проблемами, нам пришлось вернуться в эту панельку. И тот пустой этаж теперь стал для меня символом несправедливости мира и неравенства людей. У кого-то нет денег, нет дома. А кто-то держит свои капиталы в пустой жилплощади.
Но в детстве «ничейный этаж» казался чем-то мистическим. Будто это кусочек чужого мира. Мы, когда были маленькими, верили, будто за фанерными дверями обитают вершители, непохожие на нас…
Когда-то отец начал своё дело, потому что хотел жить лучше. А сейчас мне бы понравилась прежняя обычная жизнь.
Я бы не беспокоилась из-за того, что у него не вышло. Ведь любила наш район, нашу панельку и нашу двухкомнатную квартиру. Я бы чувствовала себя уютно, если бы не эти долги…
Сказав, что у нашей семьи были финансовые проблемы, я бы сильно приуменьшила. Это не проблемы. Это беда!
Прогоревшее дело оставило папу с огромным долгом, который невозможно вернуть. И теперь каждый месяц к нам в дом приходили ростовщики и забирали большую часть его зарплаты.
Чтобы покупать еду, оплачивать свет и газ, ему приходилось брать подработки.
Когда я слышала стук в дверь, меня переполняла >ненависть. Я презирала эти три самодовольные рожи! Но папа открывал с таким видом, будто глубоко виноват перед ними.
– Макс, что-то ты с деньгами не торопишься, – говорил ему их главный с наигранным сожалением и скалил свои белоснежные виниры.
Один пацан с чёлкой набок равнодушно чавкал жвачкой. Второй, в кепке и спортивках, светил надменной рожей, задрав подбородок.
А папа приглашал их в дом, оправдывался, что был на больничном. Он извинялся за то, что болел и платить сейчас нечем!
Главарь с белыми зубами высокомерно цокал и говорил:
– Чайку бы! Сахар-то хоть есть у вас?
Папа метался туда-сюда, подавал ему кружку, а он отхлёбывал всего раз и покровительственно сообщал:
– Ещё десять дней тебе дадим!
Потом они уходили, а я и отец чувствовали себя униженными и беспомощными. Я знала, как ему стыдно, что я снова и снова становилась свидетельницей его позора.
Он и передо мной извинялся, говорил:
– Ох, не повезло тебе со мной, дочка. Может, тебе пожить у мамы?