Плачь, Маргарита - стр. 20
В это время сам фюрер ходил по пивным, ругал последними словами партийных болтунов, вставших между ним и его любимыми штурмовиками, грозил, убеждал, напоминал о пройденном пути и сулил денежное обеспечение, пока окончательно не охрип. Тогда он сел за стол и весь последующий день рассматривал заявления и жалобы обиженных, чем в конце концов всех утихомирил.
Францу фон Пфефферу, шефу СА, он прохрипел, что тот не оправдал его надежд, что СА сделались неуправляемыми, а бюрократия сжирает все средства, затем вызвал Рема и сиплым шепотом объявил себя новым командующим СА, а Рема – начальником штаба. Наконец уже практически молча принял присягу.
Фюрер сказал всем, что едет в Мюнхен, а сам возвратился в любимый Бергхоф.
– Я выдохся, – сказал он сопровождавшим его Геббельсу и Пуци. – Если я неделю не помолчу среди сосен, то не смогу продолжить избирательную кампанию.
Поднимаясь по ступеням открытой веранды, как из брандспойта, поливаемой дождем, Гитлер выглядел больным и отрешенным, но, увидев вышедшую к нему Ангелику с маленькой пунцовой розой в волосах, впился в нее взглядом. Когда она, взяв его под руку, удалялась с ним во внутренние покои, картина была уже иная – ноги фюрера перестали заплетаться, спина распрямилась.
В спальне она быстро повернулась и положила ему руки на плечи.
– Тебе здорово досталось, да? У тебя такой побитый вид. Мне так жаль…
– У тебя новые духи? – прошептал он, глубоко вдыхая незнакомый запах. – Как хорошо.
– Это сандал. Он мне не идет, но нравится. И роза пахнет от дождя. Это… эклектика.
– Как хорошо. – Он сел в кресло и вытянулся в нем. – У меня от тебя кружится голова.
– Я тебя раздену, – сказала Гели. – Ложись.
Он с удовольствием улегся на медвежью шкуру, брошенную на пол у кровати, жмурясь и улыбаясь от предвкушения, а она принялась расстегивать пуговицы и пряжки, медленно снимая с него вещь за вещью, при этом щекоча ноготками кожу и поглаживая обнажившиеся места. Для него это был привычный отдых и наслаждение; для нее – утоление чувственности, переходящее в возбуждение, которого она продолжала отчаянно стыдиться, но без которого уже не могла жить.
Их любимая забава заключалась в том, что он в любой момент мог быстро повернуться на живот, а она, чтоб не оказаться под ним, должна была успеть увернуться. Она почти всегда успевала это сделать, но когда он ловил ее, то давил так сильно, что она стонала от боли и, вырвавшись, убегала. А когда возвращалась, он обычно уже крепко спал. И тогда она снова ложилась рядом.
У него была нежная кожа, и он сильно страдал от неудобств, причиняемых форменной одеждой. Он спал, а она шептала нежные слова, часто сама их выдумывая, и тихо смеялась. Потом, повернувшись на спину, вытягивала ноги…