Письмо из бункера - стр. 1

Из детей твоих не отдавай на служение Молоху,

и не бесчести Бога твоего. Я Господь.

Левит 18:21, Библия

В разоренном Берлине апрельский дождь. Тонкие прозрачные руны на стеклах черного «мерседеса», а за ними алое зарево пылающих руин города. Утром долго бомбили, и сейчас еще хлестко взвизгивают редкие выстрелы, земля вздрагивает от далеких взрывов наступления. Дождь ненадолго убаюкал известковую пыль и пепел, но в воздухе отчетливо слышится едкий запах дыма, жженой солярки и резины.

Хельга вглядывается в сумерки, высунув нос за черную занавеску окна, и не узнает улиц родного города.

– Зачем куда-то ехать? – задумчиво шепчет она.

Ответ ей не нужен, но мать отвечает:

– Ваш отец и я преданы фюреру до конца. В час величайшего бедствия семья должна оставаться вместе. – Она жестом заставляет Хельгу задернуть занавеску, будто та способна спасти от случайной пули или осколка снаряда. – Ты слишком мала, чтобы иметь свое мнение. Будь ты старше, согласилась бы со мной.

Хельгу давно не удивляет, что мать считает герра Гитлера, идола и кумира миллионов немцев, частью семьи. Так было всегда. Имена всех шестерых детей Геббельсов начинаются на латинскую букву «Н». Сколько Хельга помнит, дядя Адольф всегда был рядом. Или это они всегда были там, где он.

– Куда, куда мы едем?! – повторяет Хильда, возбужденно прыгая на кожаном сидении, хотя ей уже не раз объясняли.

– Успокойся, милая, успокойся, – шепчет ей на ухо Хельга и обнимает за плечи, заставляя сидеть смирно и не толкать и без того сердитую мать. Хильда лишь на полтора года младше Хельги, ей одиннадцать, но разум ее слаб, как у пятилетнего ребенка.

– Бункер фюрера в имперской канцелярии – самое безопасное место. Вам нечего бояться. Все тревоги останутся позади. – Мать расправляет подол платья Хайди, сидящей у нее на коленях. – Восемь метров бетона не пробьет ни один снаряд.

– Восемь метров?! – Хельмут оборачивается с переднего сидения автомобиля. Глаза его горят мальчишеским интересом. Его одного радует переезд в штаб командования. Он с восхищением глядит на отца, требуя подтверждения слов матери. Тот кивает, не отрывая сосредоточенного взгляда от замусоренной дороги, огибая горы битого кирпича, щебня и арматуры, изрешеченные осколками брошенные автомобили.

Проехали черные от копоти Бранденбургские ворота. Хельга наконец видит знакомый ориентир.

– Почему нельзя было остаться в деревне с бабушкой? Ведь там не бомбили и можно было гулять где вздумается, – канючит шестилетняя Хедда.

– Сколько можно надоедать мне? – сердится мать.

– Почему мы не взяли фройляйн Кети? Почему оставили ее на Геринг-штрассе? – вторит сестре Хольда.

– Фройляйн Хюбнер не место возле фюрера. В бункере будет кому о вас позаботиться.

Хольда хочет возразить, но мать легко шлепает ее по губам тыльной стороной ладони:

– Замолчите, дети! Вы мне надоели!

Шины скрежещут по битому асфальту. Из-под колес – брызги кирпичных обломков и щебня. Машину качает, она подпрыгивает на ухабах, как старый дилижанс.

Город крошится, исчезает в пыли. Повсюду свежие руины. Красивые здания на Вильгельмштрассе, будто праздничные пряники, покусанные гиганским чудовищем – полуразрушенные стены с торчащими прутьями арматуры, рухнувшие балки перекрытий и чёрные провалы окон с выбитыми стёклами.

Рейхсканцелярия тоже пострадала от бомбежек, особенно крыло вермахта. Машина миновала служебный въезд и пересекла запущенный, усеянный воронками сад. Несколько чудом уцелевших покореженных деревьев уродливо торчали между черными от гари клумбами, усыпанными осколками стекла и битым кирпичом.

Без четверти три они остановились у серого приземистого здания без окон. Двое солдат с автоматами наизготовке стояли у отворенного входа.

Отец стремительно вышел из машины, небрежным взмахом руки ответил на приветствие охраны, ступил в проход бункера и растворился в темноте. Один из солдат подошел к машине и распахнул заднюю дверцу. Хельга, потупив взгляд и отчего-то робея, спустила ноги в черных лаковых туфлях на пыльную, взрыхлённую огнем артиллерии, землю. Под подошвой хрустнула обугленная ветка.