Письма к незнакомцу. Книга 7. Муж и жена – одна сатана - стр. 11

. Да как объехать, если Бунин «копытом стал бить» погромче сказочного Сивки-Бурки. Где ни появись скромница Вера, тут же Бунин – вставал перед ней, как лист перед травой. И закружил молодую головушку словами да взглядами… А как закружил, повёл себя дерзко, «комплекса Мадонны» не испытывая, коршуном уцепился в добычу, точно знал, что без этой женщины «Окаянные дни» не перемочь, «Жизнь Арсеньева» не пережить, по «Тёмным аллеям» не побродить… А друзья-знакомые решили, что дело в стихах: мол, читал Ваня стихи, читал, да и зачитал девушку.

Стихи кончились быстро, началась суровая проза жизни, Вера Николаевна стала писательской женой. Это значит: и секретарём, и критиком, и нянькой, и громоотводом. Каждый день она готовила, стирала, мыла, чистила, перепечатывала. Широко открытыми глазами смотрела она в рукописи Бунина и имела мужество закрыть глаза на его амурные похождения…

С Буниным иначе было нельзя. Если он умудрялся влюбляться в вымышленных героинь – в чужих и собственных, – то уж когда рядом оказывалась живая обольстительная женщина, только и успевал Иван Алексеевич произнести слова Блаженного Августина:

«Господи, пошли мне целомудрие, но только не сейчас!..»18 А дальше несло его, как осенний лист по земле… И носило так листок до полной его желтизны и сухости… лет до шестидесяти пяти…

Однажды, а дело было уже в эмиграции, в доме Буниных появилась молодая женщина с фиалковыми глазами. Иван Алексеевич представил её, как ученицу. Но это была муза. Она стала порхать около Бунина то на террасе грасского дома, то на лесных тропинках, то на пляже в Канне. Вместе они работали над самым значительным произведением писателя – «Жизнь Арсеньева». Многие эпизоды этого повествования автор и муза проговаривали, гуляя то по ниццкой дороге, то по склонам, то по берегу. Затем автор садился за письменный стол, а муза, обратясь молодой женщиной, удивлялась: «… глядя на него, я думала, что и правда относительно существование вещей, лиц и времени. Он так погружён сейчас в восстановление своей юности, что глаза его не видят нас и он часто отвечает на вопросы одним только механическим внешним существом. Он сидит по двенадцать часов в день за своим столом и если не всё время пишет, то всё время живёт где-то там… глядя на него, я думаю об отшельниках, о мистиках, о йогах – не знаю, как назвать ещё, – словом, о всех тех, которые живут вызванным ими самими миром»19.

Восстанавливая свою жизнь, живя в годах детских, отроческих, юношеских, Иван Алексеевич на четыре года остановил время и не старился, но пустить время вспять не под силу даже писателю с невероятно развитым воображением.