Письма из мая - стр. 14

– Есть. Не знал, что там и дела старых пациентов тоже.

– А ты ещё раз нахами Калусовскому, так он и туда тебя отправит сортировать дела по алфавиту, – рассмеялась Инна.

Я ответил ей улыбкой и направился к хранилищу:

– Если что-то выйдет из-под контроля, ты знаешь, где меня найти.

Папки с личными делами находились в таком же беспорядке, как и коробки с личными вещами. Сначала руки потянулись отсортировать их по алфавиту, и я сам рассмеялся этому порыву. Потом принялся искать дела всех Виолетт, но мои попытки закончились провалом. После стал пересматривать дела всех пациенток, чьи фамилии начинались на "К", но и это не вознаградилось успехом. Напоследок я просто перебрал все дела, но среди них не было никаких Виолетт и никаких Вайлет. И даже с именем на "В" оказалась только Виктория, которая умерла девять лет назад, а фамилия её была на "Т".

Я протяжно выдохнул. Дальнейшего продолжения поисков не было смысла – у меня не было иной информации, касающейся моей «подруги по переписке».

Расспрашивать о ней у персонала я не собирался, а посчитал правильным решением начать читать письма – может быть там найду какие-нибудь зацепки.

Я уточнил у Инны, что мои пациенты в порядке, и до ночного обхода уединился у себя в кабинете с первым письмом в руках, попивая кофе, чтобы не уснуть. Это письмо оказалось значительно длиннее последнего, и в нём я получил кое-какие ответы. Однако и вопросов прибавилось.

Вот, в общем-то, само письмо: «Приветствую тебя! Наконец-то ты нашёл для меня время. Я очень признательна. Мой любимый папочка слегка расстроился, что его маленькая принцесса совершила попытку суицида, и запер её в своей башне на ключ. Принцесса – это я. Башня – психлечебница. А мой папочка её начальник. Не удивляйся, что я так спокойно говорю о суициде. Ведь это прочтёшь только ты. По крайней мере, я на это надеюсь. Я попыталась расстаться со своей жизнью в одну из апрельских пятниц (прошу заметить: ненавижу апрель, для меня это какой-то сумасшедший месяц, моя аллергия достигает самого пика, голову посещают ненормальные мысли и жутко ноют ноги). А через неделю отец уговорил матушку поместить меня к себе под крылышко, якобы там я буду под присмотром. Мать согласилась не сразу, однако отец умеет уговаривать. Меня поселили в самые лучшие апартаменты с видом на больничный парк. А сегодня мой первый день здесь. Пишу тебе из мая. Не могу объяснить, почему люблю май, хоть и страдаю от аллергии, но всё равно радуюсь, когда природа оживает после зимней спячки. Как будто вместе с ней оживаю и я… Попробую описать последний год своей жизни. Моя жизнь перевернулась с ног на голову (в прямом и переносном смысле) в прошлом мае (не могу не упомянуть, что май я всё равно люблю больше всех других одиннадцати месяцев в году, вот бы май длился вечно…)…прошлый май – он стал моей точкой невозврата. Я отчаянно хотела исполнять свои самые безумные желания. И мне потакали: я единственный поздний и долгожданный ребёнок своих чрезмерно заботливых родителей. Я не отрицаю, что избалована ими до чёртиков. Так вот, я настояла на прыжке с парашюта. И чем бы ребёнок не тешился… В прошлом мае мне было 17 лет, я была ребёнком. А уже в этом мае я ощущаю себя на все сорок. Я прыгнула с парашюта. И неудачно приземлилась. Теперь я в инвалидном кресле и не чувствую ног. Весь апрель они невыносимо ныли, хотелось лезть на стены! Ты решишь, что эгоистично с моей стороны винить в случившемся отца и мать, верно? Знаю, решишь. Но себя винить я уже устала. А ведь в их силах было запретить, высечь, не потакать капризам, наказать, в конце концов! Я бы так и сделала в свои сорок, но не в свои семнадцать… Кстати, можешь не искать сведений обо мне больнице: я там не числилась. Папочка надеялся наказать меня пребыванием среди настоящих психов, а после замять всё, как будто ничего и не было. А я собираюсь его удивить, но сначала прожить свой любимый май и навсегда сохранить его в своём сердце. Я обдумывала много способов уйти из жизни. Сначала хотела довести свою аллергию на цветения до летального исхода и перестала принимать противоаллергенные. Но я не умирала, а страдала. И в один из апрельских четвергов я решила повеситься, а на следующий день воплотила желаемое в реальность. Недовоплотила. Выпала из кресла и не успела накинуть на шею петлю. Пыталась довершить начатое, но домой вернулась матушка и застала меня, когда мне почти удалось дотянуться до петли. Крики. Слёзы. Причитания. Отец, и мой личный психиатр в одном лице, пытался разговорить меня своими вопросами, разговаривая со мной, как со своей пациенткой, а не как с родной любимой дочерью. Конечно же, я не горела желанием выворачивать свою душу наизнанку перед ним. Да и, честно признаюсь, как психиатр он так себе, не его это дело. Он не лечит души больных, а ещё больше их калечит. И он растерялся, когда в лечении нуждалась его дочь, он никогда не думал, что безумие может когда-нибудь коснуться его семьи. Если ты не знаешь, то неудавшиеся суицидники автоматически переходят в ранг психов. Да, я душевнобольная. И ты представить себе не можешь, насколько покоцана моя душа! По десятибалльной шкале моя боль – это шкала. Возможно, попадись мне более квалифицированный психиатр, который поверил бы, что мне действительно нужна помощь, я бы выкарабкалась… И пережила бы следующий апрель, чтобы насладиться ещё одним маем. Но… Но мне уже пора. Май же всё-таки, а я его люблю. Поговорим завтра. Целую. Твоя Вайлет. С любовью из мая. 1, пятница».