Письма - стр. 11
Но что я делаю? Опять, неразумный, упрашиваю? Пусть умолкнут просьбы, пусть прекратятся ласки. Оскорбленная любовь должна гневаться. Ты, презиравший мои просьбы, быть может, выслушаешь мои упреки. Что ты делаешь в отеческом дому, изнеженный воин? Где окоп? Где рвы? Где зимняя стоянка под кожами? Вот труба звучит с неба; вот на облаках шествует вооруженный Полководец, имеющий покорить мир; вот меч, исходящий из уст Царя (Апок. 1, 16), пожинает все встречающееся; а ты каков выйдешь с постели в строй, из тьмы на солнце? Тело, привыкшее к тунике, не сносит тягости панциря; голова, покрытая полотном, отказывается от шлема; для изнеженной покоем руки жестка рукоятка меча. Выслушай слово Царя твоего: иже несть со Мною, на Мя есть, и иже не собирает со Мною, расточает (Мф. 12, 30; Лк. 11, 23). Вспомни день твоего новобранства, когда ты спогребался Христу во крещении и словами таинства клялся оставить отца и матерь ради имени Христова. Вот противник в груди твоей покушается убить Христа. Вот враждебный лагерь расхищает вооружение и дары, которые ты получил, отправляясь на войну. Пусть милый внук (parvulus nepos)[75] повиснет у тебя на шее, пусть, распустив волосы и растерзав одежды, мать покажет сосцы, которыми питала тебя, пусть отец ляжет на пороге, – ты перешагни седовласого отца и с сухими глазами воспари к знамени креста. Единственный способ оказать родственную любовь – быть жестоким в этом случае.
Придет, придет впоследствии день, когда ты победоносно возвратишься в отечество, когда ты войдешь в Небесный Иерусалим, – будучи увенчан за мужество. Тогда ты получишь согражданство с Павлом. Тогда и своим родителям испросишь право того же гражданства. Тогда ты помолишься и за меня, который вызвал тебя к победе. Мне небезызвестно, какие препятствия теперь, по твоим словам, задерживают тебя. У нас не железная грудь, не твердые предсердия. Мы не из камня родились, и не гирканские тигрицы питали нас. Я и сам прошел чрез эти препятствия. То беспомощная[76] сестра обоймет тебя нежными руками, то домочадцы, с которыми ты вырос, скажут: «Кому же мы будем служить?» То прежняя нянька, уже старуха, и дядька, второй отец в силу естественного почтения, воскликнут: «Подожди немного, пока мы умрем, и похорони нас». Может быть, и мать с иссохшими сосцами, с морщинистым челом будет стенать о тебе, припоминая, как она убаюкивала тебя у груди. Скажут, если угодно, и грамматики[77]: «На тебя склонившись, опирается весь дом»