Пищеблок - стр. 50
На завтрак давали манную кашу и кисель. Пацы сразу расхватали с подносов хлеб: можно съесть днём, можно покормить собак.
– Вечно всякую дрянь дают! – проворчал Гельбич, рассматривая тарелку. – В этой каше котят топить надо, чтоб не мучились!
– Я тоже не люблю манку, – виновато признался Юрик Тонких.
– А я люблю! – заявил Титяпкин и придвинул его тарелку себе.
– Манку здесь ещё можно есть, – Серёжа Домрачев помрачнел. – А суп опасно. В нём собачье мясо. Его бабка Нюрка ложит.
– А нормальное ворует?
– Нормальное она в лес Беглым Зэкам ночью носит. Мне в прошлую смену старшаки рассказывали.
– В столовках всегда воруют, – авторитетно сообщил Колька Горохов.
– Знаете, почему бабка Нюрка такая косая? – Серёжа обвёл всех тёмным, тревожным взглядом.
Баба Нюра и вправду была странная. Она подволакивала ногу, левая рука у неё торчала немного в сторону, левая половина лица была искажена параличом и не двигалась. И ещё она слегка заикалась. Но при этом баба Нюра была тёткой по-крестьянски крепкой, а совсем не бабкой-старухой.
– Старшаки рассказывали, что один раз она пришла к Зэкам, а Зэки сами мясо жарят. Говорят ей: ешь с нами. Она поела. А потом узнала, что они людоеды. Её всю сразу искорячило.
Пацы поёжились.
– Меня бы тоже искорячило, – Гурька ожесточённо почесался.
– Она теперь без людоедства не может, – печально добавил Серёжа. – Если слышит, что где-то кто-то пропал, берёт собаку, бежит к Зэкам и меняет псинятину на человеческое мясо.
– Её в тюрьму посадить надо! – возмутился Юрик.
– За что? – Серёжа вздохнул от безысходности. – Она сама-то лично не убивает. Но смотрит на всех – кто жирный, и Зэкам доносит. А они убивают.
Пацы повернулись в сторону кухонного окна. Баба Нюра стояла за большим столом и принимала грязную посуду: объедки ловко сгребала в бак, тарелки складывала в стопы, ложки швыряла в жестяное корыто.
– Давайте ей мстить! – горячо предложил Гурька.
– Всяко надо! – согласились Титяпкин с Гороховым.
– Не надо! – негромко возразил Лёва.
Славик Мухин робко поёжился, почесав место укуса на руке, а пацы не обратили внимания на Лёвин запрет.
Титяпыч быстро сметал вторую порцию, и пацы дружно встали, чтобы отнести тарелки бабе Нюре. Пионеры на плакатах, что висели в простенках, словно бы нахмурились. Девочка с мочалкой и блюдом глядела осуждающе, а мальчик, чистивший картошку, с угрозой стиснул нож.
– Вы ложки бросайте в бак, где объедки, – заговорщицки прошептал Гурька. – Пусть потом туда руки суёт!
Он первым приблизился к столу бабы Нюры, поставил тарелку и стакан и словно бы по ошибке бросил ложку в эмалированный бак с бурой манной гущей, перемешанной с киселём; в этой жиже плавали хлебные корки. Баба Нюра метнула на Гурьку свирепый взгляд. А вслед за Гурькой ложку в бак бросил Серёжа Домрачев. Он не выдержал и посмотрел на бабу Нюру.