Писательница в бегах - стр. 27

— Почему люди не летают? Вспорхнула бы и умчалась прочь. У бабочки больше возможностей, чем у меня. Где справедливость?

— Я не ограничиваю тебя ни в чём. Кроме свободы.

— Ты всегда берёшь силой то, что тебе хочется? — голос Лилиан дрожит.

— Прости! — примирительно улыбаюсь, а сам соображаю, как бы затащить её в каюту и довести начатое до логической развязки. — Не сдержался. Не знаю, что со мной происходит. Я уже устал доказывать тебе что-то на словах.

Не выпускаю Лилиан из объятий, словно боюсь, что она и правда упорхнёт, подобно мотыльку, случайно попавшему в мои ладони.

— Признайся. Тебе хорошо со мной?

— Ты сейчас издеваешься? — похоже, моя «бабочка» приходит в себя. Момент упущен.

— Нет, — решаю позлить её ещё, — это ты надо мной издеваешься уже второй день. А я пытаюсь выбить из тебя дурь, и объяснить наконец, что женщина создана для любви и должна говорить «да», когда мужчина расстёгивает ширинку. Сейчас я тебя отпущу, только обещай вести себя смирно.

Лилиан молчит.

— Я не услышал ответа.

— Нет.

— Да, — поднимаюсь и протягиваю ей руку.

Мгновение — и я лежу на животе, уткнувшись лбом в палубу. Лилиан дикой кошкой прыгает мне на спину и заламывает руку.

— Нет, — шепчет она над моим ухом. — И, если ты ещё хоть раз прикоснёшься ко мне без спроса, я дам сдачи.

Не знаю почему, но я не сержусь на нее, хотя треснулся будь здоров.

Лилиан встает как ни в чём не бывало и срывает с себя лохмотья. Сижу, потирая лоб, и меня разбирает смех. Она швыряет в меня изодранные тряпки и голышом уходит в каюту.

— Люблю тебя, — вырывается у меня.

Вот я и сказал это. Сколько раз в кино с придыханием произносил заветную для всех женщин фразу героиням, которых исполняли мои великолепные партнёрши, но в жизни такими словами не бросался. «Люблю? Люблю! — пульсирует в голове. — Какая же это сладкая мука! Маленькая плутовка! Ты ураганом ворвалась в мою жизнь там, где я менее всего ожидал влюбиться». Встаю с ног на руки и прохожусь по палубе, не без труда удерживая равновесие. Вчерашняя пьянка не прошла бесследно. Принимаю нормальное положение, приглаживаю волосы и отправляюсь с покаянием к той, что уложила меня на лопатки и в прямом, и переносном смысле.

В каюте Лилиан полулежит на софе. Уже принарядилась. Моя белая рубашка подчеркивает девичью хрупкость и открывает смуглые ноги до узких бедер. Прислоняюсь к дверному косяку.

— Ты необыкновенно хороша.

— А ты гадина и сволочь, — улыбается в ответ Лилиан, но только одними губами. В глазах застыла настороженность.

— Поговорим?

— Давай попробуем.

— Кушать хочешь?