Пир на закате солнца - стр. 35
Музыка из салона машины – белого джипа с синими буквами на боках. На крыше остались вмятины, осколки выбитых стекол засыпали сиденья. И еще было много пятен на потолке, на дверях, на обивке.
Нет, пятна смыло дождем. Ведь тогда шел сильный ливень. Кто-то пытался бежать, но поскользнулся на глине…
Кто-то хотел спастись… Кто-то хотел… Выстрелы… Дождь… Оранжевый свет…
А ОНИ здесь думают, что ТРОЯНЕЦ ничего не помнит.
Они ошибаются.
Они не знают.
Поскользнулся на глине хорват. Он выпрыгнул из джипа и побежал. Но не сделал и десяти шагов. Скользкая глина… Когда ему прокусили яремную вену… Он хрипел и отбивался, пытался даже ползти. Под ним была жижа – мокрая жижа, красная, и он скользил по ней коленями, локтями. А потом локтевая кость хрустнула… Оторванная рука взлетела вверх, как будто ею жонглировали…
Женщина кричала…
Музыка из магнитолы – волынка-гайда, флейта-зурна, барабан и три голоса то сливаются, звучат в унисон, то расходятся на самых верхах. Албанская песня… Живем один раз… Женщина кричала…
Женщина кричит…
ТРОЯНЕЦ, ты помнишь ее? Помнишь, как ее звали? Помнишь, как ты вместе со всеми вырывал из ее тела кусок за куском?
Нет, ТРОЯНЕЦ, этого ты не помнишь. Этого не было? Это был не ты? Так НЕ БЫЛО ИЛИ…
Оранжевый свет – он вечен, он тих. Солнце цвета апельсина над вершинами гор. Старая дорога, куча покрышек и хвороста, который кто-то когда-то собирался поджечь, готовя свой последний рубеж обороны.
НЕТ НИКАКИХ РУБЕЖЕЙ. Нет границ, нет расстояний. Одно только время. Оно вроде убежища – надежного, тайного. Что-то вроде ворот, за которыми – склон горы и дома, черепичные крыши – уступами среди серых камней. Разбитая, вымощенная булыжником улица – все вверх и вверх. Мертвая улица, мертвые дома.
Что ты знаешь о мертвых, ТРОЯНЕЦ? Мертвые поют, мертвые пируют – волынка-гайда, флейта-зурна, барабан, голоса, то расходящиеся, то сливающиеся в унисон, – слов уже не разобрать, только предсмертные хрипы из разорванных глоток, только вопли боли, от которых бежит прочь вся дневная, живая тварь.
И ты, ТРОЯНЕЦ, ты, тварь, не смей, не смей стоять на нашем пути.
Не смей сопротивляться…
Ведь там, в горах, ты уже проиграл. Ты не поверил. Вы не поверили.
Faleminderit![2] за то, что вы не поверили.
– Faleminderit…
– Что? – Катя не поняла. Или не расслышала. Полковник Приходько прошептал что-то, когда она протянула ему цветы.
Она вошла в тридцать шестую палату, открыла сначала одну дверь, попала в маленький предбанник, постучала во вторую дверь – застекленную наполовину. Все это было ей хорошо знакомо. Она ведь бывала в этом госпитале не раз и не два. Только не в этом отделении. Колосов – начальник отдела убийств, помнится, лежал в новом корпусе. Там палаты немножко другие. А здесь высокий потолок и окно – небольшое, полуопущенные жалюзи. Палата двухместная, но лежит в ней только один больной. Вторая кровать убрана, ее место занимают два стула. Они стоят довольно далеко от кровати полковника Приходько. А возле самой кровати – капельница.