Пир князя Владимира - стр. 22
Страстная природа жены, которую он оставил во дворце, помешала ей терпеливо дожидаться мужа, не зная, когда он вернется и вернется ли вообще. Через семь месяцев после того, как он покинул дом, она уплыла с греческим купцом, околдованная взглядом его темных, бездонных глаз. Сына оставила на попечение кормилицы, при дворе отца, где у него ни в чем не будет нужды. И понадеялась, что в таком случае хозяин не станет ее искать, когда вернется, если вернется.
Если бы ему не сообщили об этом сразу после возвращения, он бы и не заметил. Она для него ничем не отличалась от других женщин, разве тем, что была объявлена его женой. Он помнил лишь, что она вплетала в волосы душистые травы, смеясь, щурила глаза, а еще сзади на левой ноге у нее был шрам – в детстве петух клюнул.
Его спросили, не поискать ли ее, не вернуть ли. Он только улыбнулся и махнул рукой. Важно, что оставила сына, слишком много у него забот, чтобы заниматься еще и этим.
Те же, кто женил его на Олаве, решили, что в его положении следовало бы завести новую жену да и княжеского тестя, и он согласился. К тому же слышал, что та, о которой говорил ему дядя, была обещана Ярополку!
Что до Ярополка, то он уже был готов послать ему комок глины с оттиском трезубца и объявлением войны. Приходилось, под давлением воевод и бояр, идти на него войной. Вся дружина всколыхнулась, возмутилась против власти Ярополка, который забрал у Олега древлянские земли, а княжеские права Владимира ограничил наместниками.
Все требовали от него похода на Киев.
Целыми днями сидел он в одиночестве, нахмурив брови и закусив нижнюю губу.
Дворовые, слуги, невольники – все в те дни прятались от княжьего гнева. Добрыня понимал, что с ним, ведь он сам все и заварил, послав доверенных людей просить княжну полоцкую в жены Владимиру, теперь даже он отошел в тень, выжидая, когда созреет то, что проросло после ее ответа и, насколько он мог оценить, разрасталось буйно, как бурьян.
Каждое создание, и каждая травинка, и пылинка, и гора огромная, все имеет причину своего существования. И каждое слово. Особенно слово. Ибо в начале было слово.
В надежде, что Владимира это рассеет, привели к нему Вячеслава, перворожденного его сына. Мальчик, светловолосый, с почти белым хохолком волос на темени, ростом едва достигал столешницы. Сжавшись в комок, чтобы не заплакать, он отскочил в сторону, когда его отец, погруженный в мысли и охваченный яростью, в бешенстве ударил кулаком по твердому дубовому дереву. Крепко сбитый стол и не скрипнул, а князь взмахом руки смел все, что на нем стояло. Кормилице указал на дверь, и она выскользнула вместе с ребенком…