Пиковая Дама - стр. 52
– Расскажи еще, – попросила Аня.
– Мы тебе имя выбрать никак не могли. Спорили. Я хотел, чтоб тебя Полиной звали, а Марина… не помню уже как.
– Полина, – примерялась Аня. – Красиво.
– Из роддома уезжали, садимся в такси. Водитель спрашивает, как ребенка зовут? Говорим, не придумали пока. А он нам: с места не сдвинусь. Мол, безымянных людей не вожу. Придумывайте давайте. И мы с твоей мамой смотрим друг на друга и хором говорим: «Аня». А почему именно Аня – бог весть. Мы имя это ни разу не обсуждали.
– Почему вы развелись?
– А как мама отвечает на этот вопрос?
– Отвечает, что характерами не сошлись.
– Быт… Быт семьи ломает. Зайка… – Папа потянулся к Аниной руке, к припухшему указательному пальцу. Кольцо блеснуло в свете лампы красным камушком. – Оно тебе не давит?
– Нет, – соврала Аня. Сунула руку под стол. И, чтобы сменить тему, спросила: – Мне теперь в школу ходить не надо?
– Надо, – огорчил отец. – В понедельник пойдешь, как положено.
– К понедельнику все закончится?
– Конечно. – Он заглянул Ане в глаза. – Конечно, зайчик.
22
«ОНА ИДЕТ!»
Эта фраза, фраза из сна, слова, нашептанные окровавленными губами, пульсировала в ушах. Антон облокотился о подушку, соображая, где находится. Мозг прогревался, как двигатель на морозе. Дача… бывшая жена с дочкой в соседней комнате…
Он всколошматил волосы пятерней. На улице брезжил рассвет, небо серело. Тени сгруппировались в сенях, подальше от окон. Антон намеревался зарыться под одеяло и подремать до семи, но мысль полоснула: «В гостиной не горит свет».
Он точно помнил, что оставлял лампу включенной.
Антон встал и надел кофту. Поскрипел половицами. Слух уловил негромкие звуки. Шепот… шорох… сдавленный хрип… Вскинувшись, Антон влетел в сумеречную комнату.
Дочь и Марина спали. Ему послышались и слабое шуршание, и призрачный шепоток. Но не хрип – он был реальным. Аня хрипела во сне, вся сморщилась, покраснела. Пальцы впились в наволочку.
Ее мучили кошмары. Неудивительно, после всего произошедшего.
Антон погладил дочь по плечу, липкому и горячему. Убрал за ухо волнистую прядь, укрыл одеялом. Посмотрел на Марину. Спящая, она всегда молодела – не дашь больше двадцати пяти. Ворот рубашки съехал, обнажая ключицу. Родинки… он называл их картой звездного неба. Целовал эти созвездия на животе, на пояснице. Знал наизусть.
Нежность и вожделение смешались в равных пропорциях.
Что, если он ляжет между Аней и Мариной? Обнимет их, оградит от плохих снов? Поцелует эту красивую женщину в щеку тихонько, принюхается к аромату кожи и волос?
«Я любил тебя». – Горечь ожгла сердце.