Петр Машеров: падение вверх - стр. 57

. Фамилия первого из провинившихся партизан не называется. Возможно, если факты подтверждали его вину, в его случае решение было верным, поскольку излишняя болтливость грозила смертью многим другим.

О втором известно, что он воровал картофель из партизанских запасов, чтобы выгнать самогон. Насколько это «преступление» заслуживало смертной казни – судить не нам. Однако сейчас за такое не расстреливают. Впрочем, вступая в партизаны, каждый давал клятву неукоснительно выполнять приказы своих командиров и начальников, строго соблюдать воинскую дисциплину и беречь военную тайну. Заключительные слова клятвы и вовсе звучали зловеще, партизаны признавали полную власть своих командиров над собой: «А в случае, если же я по своей слабости, трусости или по злой воле нарушу свою клятву и предам интересы народа, пусть умру позорной смертью от рук своих товарищей». Слова этой клятвы, сказанной перед товарищами, скреплялись собственноручной подписью партизана135. А знаете, мой вдумчивый читатель, что здесь больше всего смущает? Как судьбы всех этих людей мог вершить двадцатичетырехлетний парень?! Достаточно ли у него было жизненного опыта? Ведь после расстрела ничего нельзя было исправить. Расстрелять человека – не сводку Совинформбюро с ошибками переписать. Расстрел – не отменить, человека – не воскресить.

Трудно сейчас судить, чем руководствовался молодой Машеров, вынося смертные приговоры. Возможно, беспокоился о судьбе товарищей, которые в силу обстоятельств становились заложниками безответственных партизан. А может, исходил из принципа, что война все спишет. Или просто насаждал свой авторитет: бей своих, чтобы чужие боялись. Этого уже не узнать, свидетелей не осталось.

В аналогичных ситуациях тот же Александр Романов, человек, который серьезнейшим образом повлиял на дальнейшую карьеру Машерова, подобных методов не придерживался. Полковник И. Судленков в связи с этим пишет: «В памяти Романова остался эпизод, когда он разбирался с партизанами, которые нашли за деревней самогонный аппарат и двенадцать бутылок первача. Не удержавшись, пригубили и под хмельком вернулись в расположение, где развернулся штаб бригады. Отделались строгим внушением: уж больно хорошие хлопцы были»136. Несмотря на грубейшее нарушение воинской дисциплины, в этом случае никаких дисциплинарных взысканий, тем более расстрела, не последовало. Все ограничилось, попросту говоря, нагоняем. Весьма показательный пример, не правда ли? Но вот что настораживает, даже в этой ситуации: критерием для оценки поступка партизан выступает характеристика «хороший». «Уж больно хорошие хлопцы были», – замечает биограф А. Романова. Согласитесь, это слишком оценочная категория, чтобы, принимая решение о жизни и смерти человека, руководствоваться исключительно ею.