Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало - стр. 8

. Однако бравого отставника вряд ли озабочивало, из какого металла сделаны сами кольца, хотя, наверняка, он знал о таинственной власти сокровищ земных руд. Золотой перстень придавал такую премудрость речи владельцу, что никто, даже самые мудрые учёные, не сможет опровергнуть его утверждения. Оловянное кольцо притягивало к носящему его вожделенные серебро и злато. Железный перстень обеспечивал «побеждение всех противностей». Медное же кольцо привораживало любовь, и одно его прикосновение к желанной вызывало в зазнобе ответную страсть[31]. А в первой четверти XIX века даже отпущенный на оброк крепостной покупал себе на заработанные деньги бриллиантовый перстень, да и шею его невесты унизывали сорок ниток жемчуга.

Что же после этого говорить о франтах, проводивших, как пушкинский Евгений Онегин, «три часа по крайней мере пред зеркалами», дабы выглядеть по последней парижской или лондонской моде, надевая соответствующие «панталоны, фрак, жилет». Ни в коем случае нельзя было перепутать цвет фрака, зависевший не только от времени дня, но и от возраста обладателя сей важной детали костюма. Отправляясь по делам или с визитами по утрам, следовало надевать зеленый фрак, причем старичкам приличествовали оттенки бутылочного стекла, вступающей в свет молодежи – цвет зеленого яблока, а у остальных петиметров яркость зелени ткани приглушал серый прицвет. К обеду приходилось переодеваться во фраки, сшитые из тканей всевозможных вариантов синего. Зато щеголи, облачаясь в черные фраки, не забывали о материале отворотов: атласные полагались в бальных нарядах, а шерстяные – в траурных.

Состоятельным модникам так хотелось покичиться богатством перед светскими красавицами, что в серединку непременных пуговиц, вытканных из черного шелка, вставлялись сверкающие бриллианты-солитеры, соперничавшие с ослепительным блеском крупного алмаза булавки, прикреплявшей пышное жабо к жилету. Все это великолепие дополнялось переливами камней в многочисленных перстнях и посверкиванием самоцветов на золотых или серебряных пряжках башмаков. Костюм франтов считался не завершенным полностью, если из-под жилета не свисали симметрично золотые цепочки по крайней мере двух часов (да не простых, а непременно заграничных «брегетов», вышедших из рук самого знаменитого мастера Авраама-Луи Бреге и оттого стоивших несколько тысяч рублей), украшенные затейливыми брелоками и печаткой владельца с фамильным гербом, вырезанным на оранжево-красном сердолике-карнеоле, голубом топазе или фиолетовом аметисте.

Собравшиеся же на светских званых вечерах дамы и девицы, вместо привычного коллективного, но весьма тоскливого вышивания золотом и жемчугом, теперь игрывали в колесико, то ловко его опуская, то поднимая на шнурочке, и любовались, как оно, крутясь, красиво искрилось самоцветами. Однако вскоре аристократки нашли себе другое занятие, придумав ему французское название «le parfilage de l’or», означающее «надерганные золотые нитки». И раньше экономные хозяйки осторожно подвергали пламени ставшие ветхими одежды, покрытые металлическим шитьем, чтобы пустить «выжечный» благородный металл на исполнение новых модных вещей. В первой же трети XIX века расчетливые прелестницы предпочитали аккуратно распускать драгоценные узоры, отделяя их от ткани, а на выручку от продажи полученной золотой нити покупать желанную обнову. Как бравые усачи-военные, так и светские волокиты быстро сориентировались и, воспользовавшись подобным увлечением, стали подносить предметам своих воздыханий зачастую совершенно новенькие, только что из магазина, отдельные части форменных, блиставших золотом вышивки мундиров. Но хитрых красавиц сие обстоятельство не останавливало, и новые Пенелопы на глазах влюбленных кавалеров легкомысленно потрошили шедевры портных