Петербург как предчувствие. Шестнадцать месяцев романа с городом. Маленькая история большого приключения - стр. 39

Происходящее на сцене далее подтверждает наши догадки о том, что спектакль – авангардный. Авангард – страшное слово, которым папа пугал меня, когда вспоминал историю посещения одного театра в Питере: когда он был в очередной командировке, ему посчастливилось попасть на спектакль некой молодежной труппы. Привыкший к классическим постановкам и вменяемым сюжетам, папа в смущении обнаружил, что со сцены, оказывается, можно кидаться сырой рыбой, а артистам не возбраняется разгуливать полуголыми. И это – тоже Высокое Искусство. С тех пор папа не переносит слова «авангард».

Рыбу со сцены между тем не кидают (и на том спасибо!), но странные персонажи, необычные декорации, сюжет, за которым мы не успеваем следить – настолько он стремительно меняется – все слегка ошарашивает. И это Уильям Шекспир? Реквизита здесь задействовано столько, что им можно было бы снабдить спектаклей десять, наверное. Хотя не каждой пьесе подошли бы торсы статуй, гипсовые лошадиные морды, бюсты великих людей и вешалки-манекены. А еще здесь присутствует большая железная клетка, с помощью которой актеры проделывают акробатические трюки, умудряясь зачитывать при этом прекрасные по драматизму диалоги.

Мы в легком шоке от быстроты действия, кучи странных образов и лошадиных морд. Но играют артисты замечательно, как по нотам, и это делает спектакль талантливым и необычным. Очень нравится момент, когда происходит собственно то самое «укрощение строптивой», и капризница Кэт (яркая и интересная актриса) становится в общении со своим мужем ласковой и прямо-таки шелковой. В конце спектакля она появляется в роскошном платье, напоминая фигуру белой королевы на шахматной доске.

Ошарашенные, мы выходим из сверкающего огнями Александринского театра и дружно решаем, что постановка – удачная и интересная. Хотя… поменьше бы пресловутых лошадиных физиономий, смущающих неискушенного зрителя от начала и до конца действия! Такой классический традиционный во всех внешних проявлениях театр-«дедушка» – и абсолютно отвязная авангардная «молодежная» постановка на сцене. Интересно, как наш благообразный капельдинер отозвался бы о спектакле? Не почесываются ли у него каждый раз под классическими белыми перчатками ладони – найти и отшлепать, будто малое дитя, того самого режиссера-постановщика Коршуноваса (кстати, довольно прославленного!), который так вольно трактует великого Шекспира?