Песок - стр. 3

Я что-то, наверное, узнаю из ее разговора с другими. Нет, всякая глупость, и зачем? Да, она сказала, что здесь лучше не останавливаться. А где же?..

– Мы вообще не будем останавливаться.

Я не понимаю, что это значит. Не понимаю. Просто нажимаю на газ, и мы едем дальше.

МЫ ЖИВЫ

Перевал за перевалом. Южная Болгария вся из перевалов. В свете фар шарахаются какие-то зверьки, енотовидные ежи, ни дать ни взять не задавить. Этакие маленькие слоники перебегают ночную дорогу. Мы поднимаемся все выше, час за часом, поворот за поворотом. Это другая страна, в окно рвутся новые запахи, другие ветерки, а я все еще не знаю, как пахнут ее волосы, и ни о чем другом думать не могу, пока мы молчим – час за часом, поворот за поворотом. Никогда еще не было такого блаженства – в молчании, наедине.

МЫ ЕДЕМ ДАЛЬШЕ

Турция. Терминал. Я вообще не знаю, откуда она вытаскивает документы, но они есть. Видимо, отличные документы, то, что надо чтобы проходить все таможни насквозь. Они видят паспорт в руке, а ее не видят. Я не вижу у нее никакого паспорта. Бред? А разве это не то, что надо, не то, что лучше и не придумаешь?! Может, гипноз, может, сон, может, мы умерли, газу – и вперед! Через тридцать минут мы вылетаем на равнину. Светает. Сна – ни в одном глазу, разве что ноет тело. О, вот и Турция! Я в первый раз улыбаюсь – но совершенно не ей, совершенно своим мыслям, и только когда оглядываюсь, вижу ее улыбку.

МЫ МЕРТВЫ

Горы, горы. Раскаленный гудрон дороги. Мы должны оставлять на нем четкий след. Широченные трехрядные дороги – можно разминуться с чем угодно, даже со своим будущим.

МЫ УМЕРЛИ

Солнце почти заходит, вот-вот закат, я включаю габаритные огни, и приборная доска становится чем-то вроде костра, уютного и завораживающего, над которым – дорога. Это одно из чудес века: сочетание несочетаемого, движения и статики, свободы и защиты. Когда час за часом едешь так по пустынным дорогам, уже не знаешь, во сне или наяву перемещается твое тело. Твое – и ее. Она сидит ближе, чем руку протянуть, но это лишнее. Свет приборной доски. Шелест шин. На спидометре – сто в час. Молчание. Тишина. Никаких кассет, никакой музыки, щедро запасенной в дорогу. Перевалы лучше всего было проходить под французский шансон. Адамо, Брассенс. Магнитола с автореверсом, не нужно менять кассеты… А сейчас тишина. Тишина.

Я скашиваю глаза вниз, на щиток магнитофона. Он горит. Кассета крутится. Громкость – на максимуме. Ни звука.

Только шелест шин.

Я трогаю регулятор – полоска громкости бежит вниз и снова вверх. Ни звука.

– Это обязательно?