Песочные часы - стр. 37
Пару раз спрашивала Сару, можно ли разыскать родных, существуют ли какие-то списки пленных, но она лишь сочувственно вздыхала.
Хотелось сбежать, но я не могла, вот и плакала по ночам в подушку. Сердце щемило от тоски. Иногда казалось: закрою глаза, открою снова, и все обернется сном. Я очнусь в своей кровати, услышу голос мамы, оденусь, побегу в школу.
Вечно заплаканные глаза беспокоили Сару. Она давала мне успокоительное, но оно не помогало. Шмыгая носом, тоскуя по дому, несколько раз испортила десерт и посадила пятно на книгу, после чего библиотекарь строго-настрого запретил появляться с платком в руках. За книгу мне влетело: она оказалась редкой.
Особенно мерзко становилось, когда приезжали гости. Они оценивающе смотрели на меня, интересовались происхождением, а потом небрежно бросали: «У меня тоже торха из кевариек, они хорошие девочки». И заводили разговор о рабынях, обсуждая их, словно лошадей. С таким безразличием упоминали о том, что велели прилюдно высечь хыру за выпитый без разрешения стакан молока, что сменяли одну девушку на другую, рассуждали на тему, стоит ли тратиться на дорогое лечение, придумывали изощренные наказания за малейшие провинности. Один такой разговор вышел мне боком. Сосед хозяина с особой циничностью, смакуя подробности, рассказывал о методах воспитания непокорных рабов. Потом вскользь посетовал, какой они хлипкий народ.
Когда речь зашла о глумлении над пятнадцатилетней девочкой, оказавшейся недостаточно красивой для торхи, не выдержала и с эмоциональным: «Сволочь!» плеснула в лицо норну вином.
– Как ты смеешь, безродная дрянь, потаскуха! – Мужчина подскочил, хотел ударить, но хозяин перехватил руку.
– Она моя, не забывай этого, – прошипел он.
Только тон виконта сулил угрозу и мне.
Увернуться не успела, жалобно взвизгнула, когда хозяин схватил за волосы и пригнул голову к столу. Я больно ударилась виском.
– Ты что себе позволяешь?!
Виконт встряхнул за плечи. Пощечина обожгла кожу. Ногтями вцепилась в его руку, пытаясь высвободиться.
– Так и не поняла, что натворила? – Стало трудно дышать, когда хозяин сжал горло. Тут же присмирела, перестав вырываться. – То-то же! В моей власти убить или оставить в живых.
Хозяин отпустил. Судорожно глотая ртом воздух, сползла на пол. Мучения на этом не закончились. По приказу норна слуги выволокли меня во двор к позорному столбу и подвесили за руки на специальных петлях.
Пот струйками катился по спине. Я слишком хорошо знала, что меня ждет. Степень наказания зависела от провинности: иногда пара ударов розгами, иногда часовое истязание кнутом и плетью. На моей памяти на хозяйском столбе никто не умер, но до полусмерти одного паренька запороли. Он пытался бежать, украв деньги заснувшего прямо в конюшне конюха.