Песочные часы арены - стр. 24
– …После Англии была Америка. Там все партнеры и остались. В цирке Ринглинг. Вместе с реквизитом. Я домой. В Главке бардак. Номер восстановить не дали. Виктор Петрович, отец Валентины, к тому времени умер. Помочь некому. Мне сорок с копейками. К кому-то в номер пойти, продолжать летать, сам понимаешь – кому я нужен старый, ломаный-переломаный! Молодежь устроиться не может, а тут я. Прежняя система развалилась, новая непонятная. Каждый крутится, кто на пупе, кто на голове. Это тебе не былые времена с «Союзгосцирком», который мы, дураки, ругали когда-то. Не ценили…
Уволился. Пенсия, типа, есть, налетал. Хватит! Налетал, как оказалось, на три копейки. Мы же за рубежом были чаще, чем дома. Начали в бухгалтерии считать, а считать-то и нечего. Всё, что привозили, проценты там, отчисления, куда-то исчезло. В ведомостях пробелы, словно и не жили «Ангелы», не привозили медали с кубками с международных конкурсов и те самые отчисления. Короче, насчитали мне на максимум минималки. Я им, мол, нельзя ли хотя бы минимум максималки? Говорят – нельзя! Плохо работал. Это я-то, вольтижер с почти двадцатипятилетним цирковым стажем, трюки которого и сейчас не все повторить могут! Плохо работал! Козлы!.. Вот так и закончил. Ни званий, ни знаний – ни хрена! Выдала Родина пенсию – на болеутоляющее еще нужно добавлять… Дальше – больше. Сидеть на шее родителей в падлу. Я туда-сюда. Работы нет, образования тоже. Куда ни ткни – кругом цирк Кии, как мы шутили когда-то. Тут тебе и мой первый в жизни запой подоспел. Настоящий. От отчаяния. Раньше, в молодости, не употреблял. Почти. Не больше всех. Потом, с возрастом, как-то незаметно, втянулся. Стал уставать, старел, что ли. Восстанавливался только этим. Сначала вино, потом что покрепче. Зарубежье. Бары-рестораны – вот они! Валюты в карманах – шквал! Мы же из поездки в поездку. Кончилось все как-то неожиданно. Как в кинотеатре после сеанса. Свет зажгли – всё! Вставай, выходи. Следующие…
Попил я тогда, скажу тебе, от души. Родители мучились, тормозили, как могли. Куда там! У полетчиков небо большое, душа широкая. Печень только маленькая. Все мои местные арбатские «подстаканники» потихоньку поуходили. За ними, почти в одночасье, мама с папой, один за другим, как вода в песок. Все, кто жили тогда рядом, мне казались вечными. Ни хрена подобного! Вечность остается только здесь. И то, пока не снесут… – Художник обвел взглядом панораму стен. Всмотрелся, словно видел все впервые. «Да, неплохо ухайдокал квартирку. Ремонт бы…»
– Тут жили три арбатских поколения: бабка с дедом, мамка с папкой, вот теперь я. Доживаю… Допился тогда я до нищенства. Продал, пропил все, что привозил из поездок. А добра было немало. Японская техника! Шмотки из Италии, Франции, Америки – всё неношеное. Две «Тойоты» ушли. Остались только никому не нужные картины. И стены…