Песня песка - стр. 1

Иногда ей снилось, что она забыла, как его зовут.

После того, как он уехал в последний раз, всё вокруг изменилось. Люди на улицах говорили иначе. По-другому ходили поезда. Даже собственное имя казалось чужим.

После его отъезда никто не называл её по имени. Имя стало лишним, ненужным. Словно она уже умерла.

Анаади́тва. Яркое короткое ласкающее «а».

Он называл её просто Ана.

Дом, в котором они жили, медленно разрушался. Настенные росписи потускнели и облупились, старинные изразцы покрылись длинными глубокими трещинами. Люди, приходившие из окружной управы, говорили что-то о недопустимой осадке фундамента. Может, именно поэтому по вечерам стонали стены.

Весь старый район на севере города построили за много лет до рождения Аны – кроме огромного стального бадва́на, по которому, нарушая оцепенелое спокойствие окраин, проносились скорые поезда, увлекая за собой свои длинные неровные тени. Соседство с хага́той разрушало ветхие здания. Их дом собирались снести ещё в прошлом году, в канун праздника, но вместо этого раскрасили фасад, обращённый к рассвету, в притворно-яркие неестественные цвета. Видимо, кто-то решил, что в городе и так достаточно разрушений.

Квартирка Аны была на восьмом этаже, и поезда проходили под её окнами. Раньше Ана жила здесь одна, но теперь всё вокруг напоминало о том, что его нет.

Шум, неясный и волнующий, доносящийся с неспокойной улицы даже после того, как отключают бадван. Тихое шипение дхаа́ва, очистителя воздуха. Помехи вместо выпуска вечерних новостей. Шприц с вставленной ампулой на тумбочке у постели, предусмотрительно заготовленный перед сном. Затёртая карта линий скоростных поездов с отметками, сделанными его рукой. Старые механические часы – угловатый металлический корпус, четыре стрелки разной длины и ширины, указывающие во все стороны света одновременно.

Часы перестали ходить после его первого полёта в мёртвые пески.

* * *

В жаркий сезон в городе чувствовалось дыхание пустыни. Песок скрипел под ногами, осыпалась со стен песчаная пыль.

Весь праздник Ана провела дома – сидела у окна и слушала радио. Любимые волны молчали, словно в честь праздника их отключили от эфира, а по другим передавали одинаковые бесцветные новости. Ана думала, что всё, о чём рассказывает монотонный голос – неизменный, как ни настраивай частоту – происходило давным-давно, столетия назад, но её приёмник уловил отголоски старых передач только сейчас, когда они уже не имеют ни малейшего смысла.

Вечером приём ухудшился, и Ана выключила радио, устав от треска помех. По бадвану пронёсся грохочущий состав. Ана оделась и вышла на улицу.

В старом районе было на удивление безлюдно. Все уехали в центр, в раскрашенные к празднику кварталы, где намечалось народное гуляние или парад.

Ана села на поезд на ближайшей станции – в залитый электрическим светом вагон, – и огромный яркий состав отправился на запад, к завершению дня.

На каждой станции в поезд заходили люди, которые возвращались домой или только ехали на праздник – определить было невозможно. Кто-то смеялся, громко разговаривал, шутил, но большинство вело себя как обычно, как и в любой другой день.

Раньше Ана отмечала праздник красок не одна.

Нив всегда тщательно планировал их маршрут. Они ездили весь день на поезде. Ана задыхалась, но не подавала виду – не хотела, чтобы он волновался. Она была счастлива. Нив рассказывал о чём-то – общая протяженность транспортных путей, самое высокое здание, самый древний храм, – а поезд с надрывным грохотом проносился над сверкающими улицами, город был ярким, живым, и даже ночь уступала права праздничным краскам и электричеству.

Теперь же за окном было темно.

Рядом с Аной со вздохом уселся седой обрюзгший мужчина. Он мельком взглянул на неё и тут же отвёл глаза. От незнакомца разило перегаром.

Ана ссутулилась, пряча лицо в дыхательной маске. Широкие улицы, над которыми громыхал состав, тонули в серости – лишь изредка внизу мелькали газовые гирлянды или цветные фонари.