Песнь серебра, пламя, подобное ночи - стр. 35

И все же сегодняшнему дню не было суждено стать радужным.

По пятам за ее матерью следовал конец того мира, который они знали.

Позже Лань, спрятавшись в отверстиях для горячей воды под полом комнаты для занятий, дрожала от страха. Ставший красным снег был усыпан телами прислуги, как поле маками. Иностранные солдаты в голубых, как лед, доспехах напирали на ворота, врывались во двор. Сапоги из толстой кожи топтали снег, а на груди их сверкали окружающие корону крылья из белого золота. Лань слышала, как они кричали на иностранном языке. Слышала лязг мечей, вынимаемых из ножен.

В то время она еще не понимала, что это было началом Элантийского завоевания.

Желчь подступила к горлу; страх сдавил грудь. Она посмотрела сквозь щели в половицах и увидела свою мать в позе, которую она часто принимала, – такой же прямой и гордой, как у любого служащего в Императорском дворце мужчины. В тот момент Лань ожидала, что ее мать сделает нечто невозможное, удивительное. Например, выхватит меч и убьет этих странных мужчин, что посмели ворваться в их дом.

Девочка совсем не думала, что ее мать спокойно возьмет деревянную лютню и начнет играть.

Когда в воздухе раздался первый перезвон струн, время, казалось, замерло. Эти ноты служили увертюрой[7], тягучей, таившей в себе обещание. То было только начало песни.

Вокруг похолодало.

Еще три ноты. До-до-соль. Последняя, как пик напряжения, искусно закручена до полноты вверх. За все годы, что мать играла ей перед сном, Лань никогда не слышала эту мелодию. Ноты были отрывистыми как острие клинка, они колебались в воздухе с постепенно затихающим звоном. В этой песне было нечто особенное; она прокатилась, как невидимая волна, всколыхнув внутри Лань то, что до этого дремало.

Иностранные солдаты что-то прорычали. Серебряный меч описал дугу.

Внезапно песня ее матери превратилась в бренчание. Воздух вибрировал. Лань могла видеть рассекающие воздух ноты, острые, как нож, и изогнутые, как косы.

А потом произошла самая невероятная вещь.

Металлический нагрудник солдата раскололся. Из центра эмблемы брызнула кровь, крылья стали красными.

Солдат отшатнулся. Половицы заслонили Лань обзор, так что она смогла увидеть только то, как ее мать взяла еще один аккорд.

На этот раз что-то с глухим стуком рухнуло на пол.

Другой солдат, не больше, чем серебряное пятно через трещину в половице, закричал и бросился в атаку. Прогремела музыка. Кровь, подобно музыкальным нотам, растеклась по линиям половиц.

Лань застыла, ее реальность раскололась между тем, что она могла видеть, и тем, чего она видеть не могла. Ее мать, играющая на лютне. И кровь, алая, как киноварь