Песнь крысолова - стр. 20
«Дичь какая. Шестьсот евро за ствол – минимум».
«Я в курсе цен. У нас есть определенные договоренности с нужным дилером».
«Понял. Мои люди передадут Осаму. Если рыбка клюнет, я тебе напишу».
Экран гаснет, кофе стынет. Взгляд невольно падает на корзину для бумаг в углу. Я не выносила ее три месяца. Там лежит гора рекламных буклетов, какие-то невскрытые уведомления… и отчеты Крупке.
Пальцы стучат по крышке стола, такая нервная мелодия…
«Ты хочешь это сделать».
Да, черт возьми.
Рывком встаю и иду к корзине. Бандероль Крупке нащупываю почти сразу, точно та ждала меня. Включаю свет над столом и рву коричневую бумагу.
Уважаемая фрау Эдлер,
Представляем Вашему вниманию квартальный отчет о лечении Вашей сестры Родики Эдлер. В приложении к письму Вы найдете сводку о ее психическом и физическом состоянии. От своего имени хотел бы суммировать, что она чувствует себя прекрасно и наша седативная терапия положительно сказывается на ее настроении, которое, как Вы знаете, склонно к флюктуации. Мы достигли замечательных результатов.
Если у Вас есть вопросы, смело обращайтесь ко мне, постараюсь ответить на них в ближайшее время.
С уважением,
Рихард
Следом идут листы с анализами крови, какие-то снимки мозга и много медицинской дребедени мелким шрифтом. Это все не имеет смысла, я не врач. Мне достаточно его письма и своего здравого смысла. У нее была тяжелая форма шизофрении, диагноз поставлен, лечение – лишь присыпка формальдегидом. Под тоннами отчетов Крупке – поломанная психика, которая никогда не станет чем-то целым.
Впервые я по-настоящему задумалась над тем, что происходило с Родикой все эти годы. Когда ее забирали, мне сказали, что Вальденбрух – клиника с колоссальным, революционным потенциалом. Они близки к прорыву в медицине. Случай Родики им крайне важен. Ввиду каких-то инновационных практик они не передавали своих пациентов в другие учреждения. Когда я еще регулярно читала его письма, Крупке радостно сообщал, что состояние Родики постепенно улучшается. Но их прогресс – для тех, кто хочет получить своих детей назад.
Я же поклялась себе, что, если Родику когда-либо отпустят, я не оставлю ее в живых.
Прошло четырнадцать лет, но в моей памяти они длились намного дольше. Несмотря на оптимизм врача, я не верила, что они когда-либо ее вылечат и выпишут. Тем лучше для нее.
Но теперь они все вдруг взяли и исчезли. И неожиданно эта новость ранит, а не радует. Запоздало глядя на последний привет Крупке, я понимаю, что в этой бумаге нет правды. Передо мной мишура, а истину о том, что творится в ее черепной коробке, мне ни в отчете не напишут, ни в глаза не скажут.