Песнь Итаки - стр. 21
Взгляд Пенелопы скользит мимо Эвримаха, не останавливаясь. Амфином коротко кивает, подняв подбородок – знак вежливости, похоже, предполагающий некое равенство, взаимное уважение и понимание между ними двумя, что, по мнению Пенелопы, вовсе не заслуженно.
Она не смотрит на Кенамона. От его незаметности зависит его безопасность, а она с внезапной яростью, клокочущей в горле, осознает, что его безопасность важна для нее.
Лучи закатного солнца, сочащиеся сквозь окна пиршественного зала, пятнают все алыми и золотыми бликами. От них по расписанным стенам пляшут тени, добавляя искаженные фигуры женихов к картинам и фрескам, изображающим Одиссея и его подвиги. Этими фресками по велению Пенелопы покрыты все мало-мальски пригодные поверхности в общих залах и коридорах. Юный Одиссей, убивающий кабана; Одиссей, отплывающий в Трою. Одиссей, скрестивший мечи с жуткими врагами; Одиссей, повергающий их. Одиссей со своим луком. Одиссей, придумывающий хитрость с конем. Одиссей, сражающийся вместе с великими царями, его назваными братьями. Есть среди этих фресок и новая работа – совсем не об Одиссее. На ней изображен сын Агамемнона Орест, сжимающий отцовский окровавленный меч и пронзительным темным взглядом взирающий со стены на то, как воины и цари славят его. Пенелопа считает, что в эти неспокойные времена неплохой идеей будет напомнить ее гостям о том, насколько могущественны ее новые союзники.
Здесь нет изображений Телемаха.
Пенелопа не знает, что было бы на них, если бы они вдруг появились.
У очага бард поет балладу о Трое. Он поет о храбрости павших мужей, об их отваге, о временах героев, которые ушли безвозвратно. Пенелопе особенно нравится именно эта часть, но, увы, положение обязывает слушать ее со слезами на глазах, восклицая всякий раз: «О, горе мне, сердце мое разрывается при мысли о моем несчастном, отважном супруге!» – на тот случай, если кто-то из присутствующих в зале позабыл, почему, ну почему, да почему же они опять ждут. Тут начинается припев. Обычно в этот момент царица начинает готовиться к небольшому обмороку, чтобы пораньше удалиться после того, как подхватившая пораженную горем госпожу Эос приведет ее в чувство. Но сегодня она не прикрывает глаз, не вздрагивает и вообще, похоже, мыслями находится где-то далеко.
Служанки снуют по залу, подавая блюда с чечевицей и рыбой, мясом и хлебом, который пирующие мужчины используют, чтобы подчищать тарелки. В хозяйстве Одиссея почти сорок женщин, от юной Фебы со смеющимися глазами и улыбчивыми губами до старой Эвриклеи, некогда нянчившей Одиссея, а сейчас исходящей злобой в темном углу. Феба не против того, чтобы во дворце толпились мужчины: ей нравятся как истории о дальних странах, так и внимание косноязычных юнцов, не надеющихся ни усесться на трон Итаки, ни даже выжить в неизбежной войне, которая разразится, стоит только Пенелопе выбрать мужа – а те, со своей стороны наслаждаются ее приятной компанией и острым язычком. Эвриклея терпеть не может мужчин, служанок и все, что происходит во дворце. Это отвратительно. Это позор. Это предательство всего, за что ратует ее дорогой Одиссей. И все же она не особо винит мужчин за их поступки – они ведь всего лишь мужчины, честолюбивые и жаждущие власти. А все беды от женщин, от