Песчаная роза - стр. 45

Она шагнула на улицу, дверь подъезда за ней закрылась… На тротуаре стоял Борис Шаховской и оглядывал стену в поисках таблички с номером дома.

– Привет, – сказал он, увидев Соню. – Почти не надеялся застать тебя на работе так поздно.

– Позвонил бы. Не пришлось бы ехать зря.

– Так ведь зря и не пришлось. Ты домой?

– Да, – ответила она с секундным промедлением.

– В Подсосенский?

– Я живу в бабушкиной квартире. В Большом Козихинском.

– Это рядом.

– Да.

Не стоило говорить ему, где она живет. Его молчание требовало теперь, чтобы она пригласила его к себе.

«Я совершенно не обязана это делать», – подумала Соня.

И сказала:

– Если не боишься промокнуть по дороге, могу пригласить на кофе.

– По-лейпцигски?

– Ты еще помнишь?

– Конечно.

Он подошел к такси, которое не успело отъехать от тротуара, и приглашающе открыл заднюю дверцу для Сони.

– Большой Козихинский в двух шагах, – напомнила она.

– Но ты ведь не хочешь идти пешком в такую погоду.

– Откуда ты знаешь?

Он не ответил. Она не стала переспрашивать. Он знает ее насквозь, всю, и если она изменилась за восемь лет, прошедших после расставания с ним, то эти изменения незначительны. Ее жизнь как стоячая вода. Или как песок в пустыне. Да, скорее как песок. Пять лет назад она ездила отдыхать в Тунис, взяла экскурсию в Сахару, и пустыня поразила, а вернее, подавила ее своей неподвижностью, своей не то что неизменностью, но абсолютной невозможностью перемен.

До Большого Козихинского доехали быстрее, чем все это промелькнуло у Сони в голове.

– Сашка еще в августе говорил, что ты в Москве, – сказала она, открывая дверь своей квартиры. – И с тех пор здесь?

– Нет, конечно. Улетал, сегодня снова прилетел. Что мне здесь было три месяца делать? Да и жить негде.

– Тебе ведь тетя квартиру оставила?

Соня сразу спохватилась, что ее вопрос основан на сведениях, которых сам он ей не сообщал. Но Шаховской не обратил на это внимания.

– Я туда пустил гастарбайтеров, – ответил он. – Квартира в таком состоянии, что больше никто в ней жить не станет. А возиться с ремонтом нет смысла, я ее продаю.

«Какое мне до всего этого дело? – подумала Соня. – И как странно, что я говорю с ним так… бесстрастно».

– Проходи в комнату, – сказала она. – А я сварю кофе.

В комнату он проходить не стал, а пошел за ней в кухню и, прислонившись к краю подоконника, смотрел, как она взбивает желтки с ликером. Его взгляд беспокоил. Соня обернулась.

Она впервые за сегодняшний вечер смотрела на него так близко и прямо, что видела его лицо во всех подробностях. Шаховской был старше на пятнадцать лет, но теперь выглядел если не моложе, то точно свежее, чем она. Соня давно замечала эту свежесть в лицах знакомых, живущих в Израиле. Удивляться нечему: море, солнце, фрукты – с чего лицу быть отечным и серым? У Бориса оно стало за прошедшие восемь лет таким бронзовым, что даже необыкновенные сумеречные глаза не были уже на его лице главными. А может, они просто перестали притягивать Соню, втягивать ее в себя.