Первый советник короля - стр. 2
– Токмо не упивайтесь-то, меру знайте, по одному разу подходите… – твердили виночерпии, приставленные к бочкам, проворно орудуя ковшами. Лишь для порядку говорили эти слова, ибо так было велено. И сами понимали: тщетно! Чтобы по такой радости да не напиться? Тем более что сам государь-батюшка от щедрот своих угощает.
Выпившие тут же снова становились в очередь к вожделенной бочке, а в ответ на укоры – мол, получил уже свою порцию! – делали круглые честные глаза. А кто-то и крестным знамением себя осенял, божась, что напраслину возводят али с кем-то путают…
На радостях Алексей Михайлович задумался даже, не простить ли воров, осужденных за Соляной бунт, но потом решил, что незачем подавать дурной пример подлому люду. И без того от веревки избавили, жизни сохранили! Распорядился лишь вернуть из Сибири и развезти по монастырям, где надлежало им по-прежнему выполнять самые тяжкие работы.
Младенца, как подобает, окрестили и нарекли Дмитрием – в честь святого великомученика Димитрия Солунского, казненного по приказу императора Диоклетиана. Так, во всяком случае, объявили народу и с Красного крыльца, и с Лобного места. Нашлись люди (особенно из тех, кто хорошо успел «угоститься»), твердившие, что в честь святого благоверного князя Димитрия Донского. На них косились, но не трогали. А вот дурачка, вякнувшего, что не к добру, мол, называть царского первенца именем убиенного в Угличе царевича, как бы худого не вышло, – тут же схватили, заломили руки и прямиком доставили в Разбойный приказ на свидание с государевым катом Мартынкой Сусловым.
И то верно: ежели каждый начнет болтать что хочет, чем дело закончится?! Память о бунте, начатом после подстрекательских слов подлеца Андрюшки Русакова, была еще слишком свежа…
Кстати, государевы люди перетрясли всех дворян, носивших эту фамилию, допытываясь, из какой же семьи вышел вор и заводчик. Допрашивали, просматривали церковные книги, где были записи о крещении… Нашли лишь двух Андреев, но один из них давно постригся в монахи и стал иноком Панкратием, а другой, как оказалось, отдал богу душу еще в детском возрасте.
На всякий случай усердно сравнили облик Панкратия со словесным описанием заводчика. Никакого сходства не обнаружили, за исключением того, что оба были мужеского полу. Да и настоятель монастыря божился, крестясь, что сей инок давно не покидал святой обители, а уж в Москву с того момента, как принял постриг, и вовсе ни разу не ездил. То же самое подтвердила и прочая братия.